Режиссёр Семён Серзин явно питает слабость к диссидентствующим творцам с раненой душой (Володин, Довлатов, Башлачёв, Летов, Рыжий…). Он посвящает им тёплые квартирники (в случае с Рыжим это скорее “дворник”), в которых не столько описывает или анализирует, сколько ловит и транслирует впечатление. И в новом спектакле по дневникам и стихотворениям Геннадия Шпаликова этот его импрессионизм достигает высшей точки. Спектакль “Я шагаю по Москве” представили сначала в Москве, в Community Stage, а потом в Петербурге. В Невидимом театре любят этот формат, и смотреть его стоит хотя бы затем, чтобы почувствовать живой процесс создания: что добавится, что изменится? Обрастёт ли художественное целое новой плотью или, напротив, сбросит лишнее?..
В биографических постановках о рано ушедших творцах всегда есть некая обречённость: инерция непобедима, известный финал зияет чёрной пастью и не даёт забыть о себе, даже когда речь идет о самых светлых страницах жизни героя. “Я шагаю по Москве” начинается со смерти. Этот наивный трюк не меняет фактов, но замечательно работает: страшное уже произошло, можно забыть о нём. Смерть Шпаликова приводится в горькое и смешное противоречие с казённым расписанием просмотрового зала, в котором после выноса тела по расписанию – художественный фильм. Но он уже отряхнул прах со своих ног, он общается с нами откуда-то из-за грани, прячась в световых пятнах, – и соединяет в этой невозможной точке прошлое, настоящее и будущее.
Шпаликов-Серзин (Евгений, брат режиссёра) легко взбирается по сплетаемой аккордеоном стрельчатой лестнице в небо и летит над Москвой, по которой только недавно шагал. И это, кстати, чистый Шагал: в свете, цвете, деталях. Перспектива огромна, но картина подсвечивается произвольно: родители, первая любовь, училище. История развёртывается в логике сна, воспоминания соединяются произвольно, сцепляясь деталями. Зима опрокидывается в лето, лирические картинки природы оборачиваются философскими размышлениями, письмами, обрывками разговоров, стихотворениями, автобиографическими зарисовками, первое лицо время от времени сменяется третьим.
Эту калейдоскопическую панораму непросто воспринимать: нить торопливо нанизанных фактов, мыслей и историй то и дело теряется. Восстановить фабулу практически невозможно, мысли запутываются в извивах авторских формулировок, вязнут в снегу на железнодородной платформе, тонут в водах Москвы-реки при переправе, теряются в мелькании юбок на танцплощадке… Серзин говорит очень быстро, по щелчку переключая планы, жонглируя реальным и воображаемым, ему вторит совершенно импрессионистский аккордеон Павла Чернейкина, звучащий, как прогулка и полёт, небо, весна, любовь, смерть, вечность…
Обещанного в описании спектакля путешествия в прошлое не получается, эпоха обозначена летучим пунктиром – это история скорее не про “тогда”, а про “всегда”. Сумятица крупных штрихов складывается в картину, если отступить немного, но и картина быстро улетучивается из памяти, оставляя только ощущение светлой щемящей тоски. Может, так оно и было задумано, и тогда это первый, действительно невидимый спектакль Невидимого театра. А может, Евгений Серзин со своей невероятной органикой неприкаянного, взнервлённого интеллигента без кожи, в которого как будто не помещается его огромная, чуткая душа, победил материал и растворил его в себе. И показал кого-то абстрактного – не столько Гену Шпаликова, сколько хрупкого человека, способного объять жизнь во всей её грандиозности и поэтому раздавленного ею.
