Язык формируется и развивается столетиями до того, как обретает алфавит и письменность. Так и мы начали говорить по-Чехову задолго до того, как он перенёс на бумагу единицы этого истинно русского языка – ёмкие, исчерпывающие формулировки, в которые легко умещается вся жизнь. Таков посыл версии “Трёх сестер” в ЦИМе от “Июльансамбля”, воспитанников Виктора Рыжакова.
Постановка явно рассчитана на зрителя, знакомого с текстом: сцены перетасованы, монологи перепутаны, ситуации вариативно повторяются: Вершинин – роковой и молчаливый/харизматичный болтун; Маша расстается с ним с рыданиями/уходит, крикнув “пока”/собирается с ним, прихватив с собой с десяток чемоданов; отвергнутый Солёный уходит страдать/набрасывается на Ирину и душит её…
Множество ситуаций, накладывающихся одна на другую, роднит язык – нелюбви, непонимания, неумения сделать решительный шаг. Вся любовь – не дающийся урок: повторяемое хором спряжение латинского глагола “любить” и монологи с признаниями, которые учительница Оля читает с листа как диктант. Все свершения – в мечтах и мотивационных мантрах на экране телевизора. Герои сбиваются в группки, жмутся друг к другу, но не чувствуют ни тепла, ни уверенности в себе и своём завтра.
Мелькают лица, сменяются поколения, и под звуки Шопена, Rolling Stones, Аллы Пугачевой, “Аукцыона”, изъясняясь Шекспиром и Бродским, люди пытаются прожить свою жизнь не зря, – но у них не получается. Погрязая в страхах, мелочных заботах и бесконечных рассуждениях, они сначала не успевают на поезд, а потом и вовсе отказываются от своего пути, перекрикивая стук колес чужих составов. И остается им только гулкий звон на переезде. Цепь неразрывна, и это цепь разочарований: папенька-генерал шагами командора приходит из небытия, чтобы отшлепать непутевых детей. Вымахавший Бобик, всё еще в памперсе и с соской, посылает мать куда подальше и даёт отцу по лицу.
Это могло бы быть очень грустно, если бы не было иногда так смешно. К тому же артисты так молоды и блестящи, что трагедии не получается. Получается страшная сказка (первый диалог играется демоническими голосами под крик воронья, время от времени звуки обрываются в пустоту как в хорроре). Сказка о потерянном времени, ушедшем поезде, страшной обыденности, которая засасывает, как болото, обездвиживает, лишает чувств – и остается только пялиться в телевизор, в котором показывают, что всё интересное у нас происходит исключительно в Москве. “Game over” – горит на заднике за спинами героев. Без паники, это всего лишь игра! Попробуем ещё раз. Сколько там жизней осталось?
Спектакль родом из студенчества рыжаковцев – отсюда его мозаичность. Каждый характер оказывается в центре как бы собственного этюда, остроумного и красноречивого, который вытаскивает и обыгрывает его суть. Наташа появляется как разбитная девка в русском сарафане, раскатывает ковер, который, свёрнутый обратно, становится младенцем. По ходу действия она переодевается сначала в чёрный шелк, потом – в облегающий комбинезон. Характер их взаимоотношений с Андреем передаёт крайне громкий и давящий звук её каблуков, который слышится издалека и приводит Андрея в ужас.
Прекрасен Соленый – хрупкий, изломанный, трагический, мучительно репетирующий речь для Ирины. Свой грим Джокера он снимает лишь однажды, но разочаровывается в минутной слабости и вскоре крадет у соперника Тузенбаха монолог, а потом и жизнь (или это Тузенбах убивает Соленого, превращаясь в него?.. Всё уже было, всё ещё будет). Смешон и трогателен Андрей, которому с решительной супругой только и остается, что толстеть, проматывать деньги и воображать муку кокаином. Отчаяние сквозит в каждом жесте Оли, которая так тяготится своим статусом старой девы, что готова буквально на всё.
Получается немного сумбурно, но безумно обаятельно. И в очередной раз заставляет вспомнить о том, какое это чудо – молодые артисты вообще и рыжаковцы в частности.
