Современному театру в традиционной “коробке” тесно и скучно, и он выходит на улицы, осваивая новые площадки. Называется это театром site-specific. Сложившейся терминологии и определения ему в русском языке нет, но в общих чертах его описывают как такой, где пространство участвует в сценическом диалоге и исполняет важные постановочные функции. То есть мало перенести действие в парк, ресторан или трамвайное депо – нужно, чтобы локация естественно включилась в игру, приоткрыла свою параллельную сущность. Сцена – это априори территория условности, где творится магия, а вот как отвлечься от инерции привычных мест, чтобы зрители почувствовали себя в них иначе?
В последние июльские выходные театр в Петербурге можно было найти, например…
… в туалете
Наверное, еще никогда опера как олицетворение высокого искусства не падала так низко: героини “Трехгоршковой оперы” австралийского режиссера Клеменс Уильямс исполняют свои партии в самой настоящей дамской уборной отеля Hilton. В ролях – австралийские же оперные дивы (Бритт Льюис, Джессика Уэсткотт и Салли Алрич-Смит). В партитуре – десять известнейших оперных арий: от Моцарта до Делиба, от Пуччини до Бизе. Либретто растворяет оперный трагизм в обыденности: некая барышня, вся в синяках, собирается принять таблетки и прощается с жизнью. На излете ее прочувствованной арии Дидоны из Перселла трагический накал момента сбивает другая девушка. Влюбленная и счастливая, она танцует, раскидывая туфли, распевает “Хабанеру” Бизе и пьет вино из горла. Некоторое время спустя к ним присоединяется третья героиня с арией Керубино: она тоже влюблена, но в женщину, причем даже не в одну, а в нескольких (или просто во всех).
Дамская уборная выступает магическим пространством, где нет притворства и предрассудков – есть только то, что роднит и объединяет. И спасение, которое ожидаемо происходит в финале, напоминает обо всех тех разах, когда женская солидарность, сестринская поддержка и взаимопонимание без слов выручали, помогали справиться и пережить самые черные дни. Изюминка спектакля – элемент вуайеризма, которого бы не было, будь те же кабинки устроены на обыкновенной сцене. Так иногда зацепляешь кусочки чужих жизней в разного рода общественных местах, но досмотреть никогда не получается.
Помещение оперных шедевров в такое неподходящее для них пространство работает удивительно – не опошляя, не принижая их, но придавая им какую-то космическую «всеобщесть» и жизненность. Они звучат так, как душа поет, а ведь она везде поет, ей для песен сцена не нужна. Условность оперы с неестественными позами и долгими статичными сценами исчезает без следа: кто из женщин, думая о возлюбленном, не мурлыкал перед зеркалом “У любви, как у пташки, крылья”?..
… на вокзале
Тем же самым ощущением заговорщического подглядывания, только многократно усиленным, объединяет зрителей спектакль Владимира Кузнецова “Разговоры беженцев”. Это первая постановка одноименной пьесы Брехта в России.
Герои – интеллигент-теоретик Циффель (Максим Фомин) и работяга-практик Калле, прошедший немецкий концлагерь (ленсоветовский Брехт Сергей Волков или, в другой версии, режиссер Кузнецов), – непринужденно перемещаются в грандиозных и красноречивых декорациях самого настоящего вокзала. Они покинули нацистскую Германию и в данный момент находятся в Финляндии на положении беженцев.
Этот вокзал для них, как и для всех прочих, – перевалочный пункт, и они, как и все, ждут. А пока едят китайскую лапшу, пьют кофе из местного фастфуда, играют в морской бой (Калле жульничает) и шахматы… И с откровенностью, свойственной для случайных попутчиков, разговаривают – о войне и мире, государстве и народе, патриотизме и эмиграции… Вокзал, будучи пространством “между” с бесконечным потоком людей со всех концов, с мозаикой встреч и расставаний, дает возможность взгляда со стороны и кажется лучшей метафорой бурлящего котла человечества, в котором вскипают все новые войны, а алхимические процессы время от времени рождают новый нацизм.
Едкий текст Брехта, сплетенный из афоризмов, так плотен и идейно насыщен, что два часа воспринимать его, сидя в зале перед сценой, было бы крайне сложно. А здесь зритель с рацией в наушниках свободен: может следовать за героями, садясь на соседний стул в зале ожидания, наблюдать за ними издалека, отыскивая в толпе, или отправиться в свободное путешествие по Финляндскому вокзалу, находя собственные идеальные сочетания аудио- и визуального рядов.
Тонко настроенный на волну восприятия мыслей Брехта, он выхватывает из калейдоскопического множества сцен те, что иллюстрируют их лучше всего. Поэтому лучшие моменты ситуативны и неповторимы. Вот финальная локация – маленький зал столовой, где часть с выходом на платформу отделена от другой решеткой: на ней – телевизор, за ней – стойка. Циффель стоит у стойки за решеткой лицом к зрителям и задумчиво и грустно опирается на локоть, приложив пальцы к виску. В этом момент на невидимом ему экране некий генерал похожим движением отдает честь. Вот она, случайная и оттого еще более мощная квинтэссенция двух часов “Разговоров”! В следующий раз мозаика сложится немного иначе, но обязательно сложится: здесь все, как в жизни.
… в торговом центре
Для спектакля-диспута “Марат/Сад” немецкий режиссер Йозуа Резинг выбрал сверкающий витринами торговый центр на Площади Восстания. Храм буржуазного общества как нельзя лучше подходит для обсуждения ценностей революции, и постановка могла бы получиться очень мощной. Тем более что прочие слагаемые успеха налицо: культовый текст Петера Вайса и узнаваемые персонажи, пять этажей Невского центра, закрытого на ночь, прекрасные актеры из лучших театров города (Сергей Лосев из БДТ, Гала Самойлова из Александринского, Олег Федоров из театра им. Ленсовета), музыка модного композитора Владимира Раннева… Но пазл для многих зрителей не сложился настолько, что они уходили, предпочитая возможность успеть на метро знанию, чем и как дело кончится. То ли режиссер не справился с масштабом идеи, то ли сложности с репетициями не дали отшлифовать замысел…
Герои на разных этажах читают свои тексты – талантливо, но в пустоту. А когда не читают, явно теряются в непривычном пространстве и не знают, куда себя деть. Звук с микрофонов выводится централизованно, поэтому говорящего приходится каждый раз искать глазами. Потенциал места используется процентов на десять: герои перемещаются туда-сюда на эскалаторах, и все. Текст пьесы нещадно урезан, поэтому диспута не выходит – получается довольно банальная история о том, что от судьбы не уйдешь, что герои революции становятся ее жертвами, а тот, кто ниспровергает Христа, сам становится распинаемым Христом, потому что толпа без религии не может.
Иногда это красиво (как в разоблачительной сцене Марата с церковниками, распевающими “Терпите!”), иногда остроумно (когда де Сад напоминает Шарлотте, что убивать Марата ей не сейчас, а в третий ее визит); замечательны Анастасия Балуева (одновременно духовенство и бунтарски витальный народ, орущий в мегафон лозунги) и Дарья Степанова (она и жена Марата Симона, и рассказчик, и фонтанирующее оптимизмом воплощение буржуазного компромисса). Но сама идея site-specific здесь оказывается вовсе не реализована: если в “Трехгоршковой опере” пространство задает рамку восприятия и многократно обыгрывается, а в “Разговорах беженцев” становится полноправным участником действия, то здесь оно – лишь пустая декорация. Ту же самую историю можно было разыграть с традиционной сцены, и она ничего бы не потеряла, а то и приобрела бы за счет отсутствия технических шероховатостей.
… в голове зрителя
А вот экспериментальный перформанс “Questioning / КТО ТЫ?” швейцарской театральной компании Magic Garden и автора адаптации Семена Александровского на сцену не перенести никак, потому что актером в нем является каждый зритель. Действие здесь перемещается в вовсе неожиданное пространство – внутреннее. Куратор московской версии спектакля Евгений Казачков сказал про него: “Чтобы делать что-то классное, необязательно иметь сварную конструкцию и огромный зал”. И действительно: для этого театрального опыта подойдет любое помещение, а из реквизита нужны только стулья и бумага в конвертах с распечатанными на ней анкетами. Остальное – в головах.
Questioning – это час в обществе случайного незнакомца. Не говоря ни слова, только наблюдая, каждому из зрителей предстоит ответить на вопросы о жизни и характере своего визави. Вот он или она сидит напротив, смотря сосредоточенно или нервно улыбаясь. Что это за человек? Из какой семьи? О чем мечтает? Чего боится? Какими воспоминаниями дорожит? О чем хочет забыть?..
Читайте также: Театральный обзор “Questioning / КТО ТЫ?” в Гоголь-центре
В молчаливом воображаемом диалоге с человеком напротив и реальном – с самим собой – проходишь все этапы традиционного сюжета: от завязки (понимания правил игры и ощущения простоты поверхностного суждения) через развитие (вопросы, на которые и за себя-то не сразу ответишь, не то что за другого человека) к развязке (возможности пообщаться с визави и проверить адекватность своих предположений).
Кульминация у каждого своя: может быть, это момент мысленного ответа на остросоциальные вопросы, или же тот, когда, смотря в глаза другому, нужно предположить, что он написал о тебе, может быть, обмен анкетами (сквозь шелест листов то и дело раздаются взрывы смеха). Либо – для тех, кто так и не решится узнать мнение незнакомца о себе – процесс исчезновения анкет в шредере.
“Questioning / КТО ТЫ?” – это и путешествие в себя, и практическое изучение включенности человека в социум, и ревизия всевозможных стереотипов. А еще это самопроверка на способность к эмпатии, на строгость к другим, на эгоцентризм (иногда так и тянет написать о себе), на зависимость от чужой точки зрения, на умение принять ее.
… на экскурсионном теплоходе
Частично в пространстве фантазий разворачивается и спектакль “Санкт-Петербург вне себя” швейцарского режиссера Мартина Шика и московского драматурга Анны Ильдатовой. Место действия – экскурсионный теплоходик, каких летом на Неве не сосчитать. Сопровождает его самый настоящий экскурсовод, знающий Северную столицу как свои пять пальцев. На этом сходства с собратьями, бороздящими реки и каналы, заканчивается. Потому что на самом деле эта экскурсия посвящена совсем другому городу – Нью-Йорку.
Текст этого путешествия по абстрактному ландшафту мегаполиса, детищу утопических прожектов человека – выдержки из книги голландского архитектора, урбаниста, профессора Гарварда Рэма Колхаса о Нью-Йорке. В книге “Нью-Йорк вне себя” Колхас формулирует “теорию манхэттенизма”, рассматривая Нью-Йорк и Манхэттен в частности как лабораторию индустриального века и коллективный эксперимент по радикальному изменению ландшафта, когда даже природные элементы создаются искусственно. Получается мир полностью рукотворный, жизнь внутри человеческой фантазии.
Дословный перевод слова delirious, вынесенного в название книги, – “бредовый”, и оно точнее выражает ощущение от происходящего. Образ, создаваемый звукорядом, силится наложиться на картину перед глазами. Они совпадают во множестве моментов, в прочих же расходятся как в странном сне.
Шик и Ильдатова много сил потратили на сопоставление отрезков пути и отрывков, а также на работу с гидами, которая оказалась неожиданно сложной. Награда внимательного и вдумчивого зрителя – новый взгляд на теорию и практику строительства городов и их зависимость от особенностей человеческого сознания.
Однако пространство в театре site-specific опасно тем же, и чем полезно – своим могуществом в воздействии на аудиторию. Многие зрители в своих отзывах об этом спектакле сказали, что лучшее в нем – это, собственно, речная прогулка. Утомленные жарким днем экскурсанты с наслаждением подставляли лица встречному ветру… Сияющий в лучах июльского солнца Петербург был так прекрасен, что сосредоточиться на рассказе гида получалось не у всех, а в золотом закате над заливом всякий смысл и вовсе растворился. Здесь, как и в Questioning, в основу была положена работа ума зрителей, и конечное впечатление оказалось прямо пропорциональным вложенным усилиям.
***
Вот уже четвертое лето подряд “Точка доступа” показывает, что для театра нет границ и законов. Что же помогает ему оставаться театром, куда бы прихотливая воля режиссера его не отправила? Отвлечемся от попыток сформулировать четкие критерии сайт-специфического и остановимся на одном, главном: театр является театром, когда его прикосновение пронизывает волшебством самые обыкновенные локации, в чем-то меняя восприятие города, а значит, и сам город.
