Спектакль “Sociopath/ Гамлет”, который Сергей Прикотенко поставил для новосибирского театра “Старый Дом”, представили в Москве и Петербурге в рамках офф-программы премии “Прорыв”. И это, с одной стороны, логично, потому что он сделан явно в расчёте на молодую аудиторию и в том числе молодыми: некоторые свои монологи артисты сочиняют сами и правят под каждый показ. С другой стороны, это странно, потому что в погоне за трендами Прикотенко слегка опоздал.
В борьбе за сердца и умы юных он использует биты из треков Оксимирона 2015 года выпуска, эстетику рэп-батлов, пик популярности которой пришёлся на позапрошлый год, гироскутер, который тоже уже пару лет как примелькался, бородатые шутки вроде “кандибобера на голове” (это 2010 год, на минуточку)… Плюс песню Эминема «Kill you», в год выпуска спектакля отметившую совершеннолетие. А угодливый царедворец Полоний у него везде ходит с теннисной ракеткой (и тут уже чудится намёк на 90-е). Даже упоминания Венесуэлы и Куинджи не придают свежести этому коктейлю. В общем, вспоминается момент из “Студии 30” с уже не молодым Стивом Бушеми в розовой толстовке со скейтом на плече: “How do you do fellow kids?”
Впрочем, концепцию спектакля можно назвать актуальной. Есть такая теория, что в каждую эпоху в социуме становится “модным” тот или иной психический недуг (средневековая истерия, ипохондрия конца XIX века, наркотический делирий начала прошлого и так далее). И идеал современного общества формирует гипомания – состояние, характерное для пиковой точки маниакально-депрессивного психоза: ощущение физического благополучия, низкая утомляемость, минимальная потребность в отдыхе, прилив сил, позитивный настрой. Реклама, кино, интернет воспевают образ человека, которому “некогда болеть”: он сверкает улыбкой, продуктивно работает, активно отдыхает, путешествует, семья у него как с картинки, встречи с друзьями регулярно, модные выставки, коньки и пироги по выходным… Это состояние прекрасное, но ненормальное, и откат на пик депрессии неизбежен. И он происходит: например, в Японии черты национального бедствия приобретает рост количества хикикомори – молодых и здоровых людей, которые выбирают полную апатию и социальную изоляцию.
Таков Гамлет по Прикотенко – хикка, геймер, каких называют «задротами» (шутки про онанизм прилагаются). Он одинок и потерян в мире позитивных подтянутых зожников и лощёных студентов юрфака, в котором “сплошная дольче вита и феличита”. Он бунтует против него от невозможности в это вписаться и воспринимает свою жизнь как компьютерную игру, в которой можно победить, только убив босса. Мотив мести за отца уходит на второй план, но виновность Клавдия напрямую ничто не указывает, поэтому посочувствовать Гамлету не получается. Он вроде бы борется за справедливость, но как-то бессодержательно. А поняв, что его хотят убить, он и вовсе начинает просить о пощаде – ослепить или отослать его, но сохранить ему жизнь.
В целом он весьма несимпатичен и, по большому счёту, проецирует на окружающий мир собственные проблемы. Клавдий, олицетворяющий власть, называет социопатию Гамлета данью моде и переходит в нападение, поняв, что он не успокоится. Причём, добивая его, издевательски бормочет: “Я буду петь свою музыку”. Всё это можно прочитать так: подрастающее поколение бесится с жиру и не может стать частью общества, поэтому ищет абстрактной “справедливости”, бунтует ради бунта и портит всем кровь. Но как-то не хочется верить, что режиссёр вложил такой смысл в спектакль, адресованный молодёжи.
Пространство постановки – то ли большая клетка, то ли некая виртуальная реальность (на сетку проецируются шекспировский текст и изображения героев). Действие напоминает аркадную игру: соперники Гамлета, одетые в фехтовальные костюмы, проходят “клетку” насквозь, встречаясь с ним. И визуал – это, пожалуй, самая сильная сторона действа: проекции под музыку смотрятся красиво и спасают некоторые эпизоды, отмеченные драматургическими амбициями режиссёра.
Прикотенко почти отказывается от шекспировского текста (он несколько раз звучит фоном или проецируется в виде строк). Его заменяют, во-первых, диалоги с огромным количеством словесного мусора – от “типа” и “как бы” до конструкций вроде: “Но оставляя меня безымянным, ты оставляешь за мной право на такую свободу, которую я вообще понимаю под словом “свобода”, то есть на свободу в моем понимании”. Происходящее между героями часто кажется чистой импровизацией, причём там, где её не вытягивает остроумие, как в монологе Полония о крысах, она смотрится неуклюже.
Во-вторых, вместо текста Шекспира постановка предлагает многословные батлы, в которых в кучу мешаются Античность, Дэдпул, Бродский, Стивен Хокинг и ещё не бог весть что. Время от времени это выглядит забавно, но чаще тем более невнятно, что накладывается на бит Оксимирона, у которого и с дикцией, и со смыслом всё отлично. Сознание на некоторое время просто отключается – настолько велик объем не особо ценной информации. Потому что цели батла, в отличие от спектакля, далеки от рассказывания истории. Иногда кажется, что, заигравшись в рэп, создатели забывают о сюжете, а потом форсированно его нагоняют – и получаются провисания и дыры. А может, расчёт на то, что все знают историю Гамлета?
В финале герои опять читают рэп, утверждая, что в их песне больше смысла, чем во всей пьесе – и это кажется жутко самонадеянным. Тем более что спорная интерпретация и ворох примет времени вскоре забудутся (в общем-то, уже), а Шекспир сколько сотен лет не сходит со сцены?
