Судьба Театра им. Ленсовета после ухода Юрия Бутусова – одна из самых горячих тем сезона. И чтобы доказать, что не ЮБ единым, в первой крупной премьере театр выкатил тяжёлую артиллерию. Ставка на “Русскую матрицу” заметна во всём: тут и необычный формат, в котором ползала сидит на сцене, и масштабные проекции, и многостраничный буклет вместо программки, и авторский текст режиссёра Прикотенко, в котором он обещал собрать разрозненный русский эпос в единую матрицу. “Поднимали колокол, потрачено было много труда и денег…”. Амбициозный замысел сыграл с режиссёром злую шутку: замах на постижение тайн русской души получил тем более бледное выражение, что за последние годы театр установил очень высокую планку и воспитал взыскательного зрителя.
Текст, который должен был стать главной изюминкой постановки, стал её основной слабостью. Он получился многословный, избыточный, частично неуклюже рифмованный (“Пошел бы сделал дело какое полезное, а то влачит только существование бесполезное” и ещё много рифм в духе “ботинок-полуботинок”), местами полублатной (“Я пришел к тебе поякшаться, чтобы ты прокалякал мне, куда мне дальше идти, на что мне теперь решаться”), намешанный из современных слов, старинных и современных, переделанных под старинные, но произносимый с нынешними интонациями. Похожий на кривляние (нет, если вместо “идёт” сказать “идёть”, а вместо “принести” – “принесть”, это не будет звучать по-древнерусски). Он вызывает тем большее чувство неловкости, что выдаётся в основном с убийственной серьезностью. Вообще, ироничные моменты в спектакле удались лучше всего, но чаще Прикотенко до иронии не дотягивает, ограничиваясь неостроумными гэгами.
И это выталкивает спектакль в пространство метамодерна: непонятно, серьёзно он с нами говорит или издевается. Иногда кажется, что артисты бунтуют, нарочно неся отсебятину или говоря скорее от своего лица, чем от лица персонажа. “Я ничего не понимаю, я один такой?”, – говорит Александр Новиков, и в этой его фразе чувствуется больше смысла, чем в половине первого акта; Фёдор Пшеничный отправляется в партер и спрашивает у случайного зрителя, знает ли он, куда держит путь Иван, а потом бежит обратно: “Хоть кто-то понял, слава богу!”. Виталий Куликов, который играет роль отца главного героя, в первые три своих появления просто проходит сквозь сценическое пространство с такой улыбкой, как будто радуется, что ему не приходится участвовать в действе.
Чего у Театра им. Ленсовета не отнять, так это прекрасной труппы. Каким-то чудом большинство артистов умудряются быть убедительными в самых странных и пустых образах. Хотя когда Юстина Вонщик – действительно очень интересная Баба Яга – неуклюже пытается соблазнить героя (а потом и упросить), зачем-то подозревает его в гомосексуализме (причём в очень обидных и странных в былинно-сказочном сюжете выражениях), а ещё совершает каминг-аут и признаётся, что Кощей её изнасиловал – за происходящее становится немного стыдно.
Печальное исключение из актёрского состава – Фёдор Пшеничный, который при несомненном таланте чудовищно теряется в главной роли, – то, насколько ему скучно в этом образе, видно даже с последних рядов. Да и к персонажу много вопросов. Где смекалка и ловкость Ивана-дурака? Этот Иван – дурак в худшем смысле. В процессе истории он совершенно не меняется как личность и не растёт. Он – пассивный, безвольный, хронически не понимающий, что происходит.
Впрочем, понять это не так легко. Кажется, что история показана не сначала, и часть значимых эпизодов из неё убрали. Персонажи появляются ниоткуда, уходят в никуда и не вызывают ни малейшего желания им сопереживать. Зачем сюжету линия полянина и его жены? Почему Иван любит Марью Моревну? Почему он её забыл? Куда он всё-таки идёт – туда, не знаю куда, или за Жар-птицей? Или побеждать Кощея? Возможно, автор рассчитывал на прекрасное знание зрителями фольклора? “Макбет.Кино” тоже не очень понятен, если предварительно не освежить в памяти текст, но это не мешает рождению смыслов. А здесь смыслов не рождается. Даже финальный вывод тщательно разжевывается недалёкому герою – и зрителям вместе с ним.
А что мы получаем в сухом остатке? Русский – это тот, кто не знает, куда он идёт, кто не умеет ни любить, ни дружить, не извлекает уроков из происходящего, зато очень много говорит. И единственный способ для него придать смысл своей жизни – героически умереть. А, ну и во всём у него Кош виноват (а кошами, как сообщает нам программка, “в период распада первобытнообщинного общества называли первых господ, захвативших власть”, либо старейшин, основателей семьи). Неужто это именно то, что хотел нам сказать режиссёр?..
Сильные стороны спектакля – это визуал и музыка Ивана Кушнира с песнями, исполненными настолько хорошо, что можно закрыть глаза на странный текст. Но им, предназначенным сопровождать и иллюстрировать концепцию, не удаётся её заменить.
Резюмировать впечатление от постановки можно одним из искромётных диалогов (между Мужичком и Иваном): “Мужичок, мне тебя слушать тошно. – А мне на тебе смотреть мотошно. – А мне на тебе смотреть мотошно. –А мине на тебе смотреть тошно. – А мине на тебе смотреть тошно, ты понял? – А мне на тебя и смотреть тошно, и слушать мотошно. – А мне тоже немножко становится, знаешь, чуть-чуть. И тошно, и мотошно”.
