Первый эпитет, который напрашивается в рассказе о спектакле “Онегин”, – модный. Случайно или нарочно, но Габриа с ним несколько раз попал в тренд. Во-первых, это женский взгляд на роман Пушкина. Во-вторых, акценты расставлены так, что получается история не какой-нибудь, а сильной женщины. В-третьих, то, как она рассказана и кому предположительно адресована, делает ее легкой вариацией #MeeToo: у меня тоже была безответная любовь, меня тоже отвергли. Ну и в качестве вишенки на торте Габриа позвал модного хореографа. Алексей Карпенко из “Танцев на ТНТ” известен как постановщик самых провокационных и эротичных номеров, и его имя в программке многих зрителей может настроить на предвкушение чего-то этакого… В общем–то, зря – расцвести Карпенко не дали. Впрочем, стоит оговориться, что автор статьи присутствовал на предпремьере, из которой режиссер по его собственным словам “вымарал” несколько сцен, так что, может, самое интересное досталось зрителям следующих показов.
Татьяна у Габриа – гадкий утенок. Ушастая, косолапая, глотающая “л”, она вызывает издевательский смех холодного пресыщенного Онегина. А потом исполняет мечту всех безответно влюбленных девочек, встречает его спустя годы совсем иная – прекрасная и холодная.
В интервью на этапе репетиций исполнительница роли Татьяны Александра Магелатова рассказывала, что видит свою героиню святой, мученицей, которая отрекается от собственных чувств и принимает символический постриг, навсегда отдавая себя в руки нелюбимому. То ли в процессе работы магистральная линия изменилась, то ли виной всему “вымаранные” сцены, – но никаких намеков на святость в спектакле отыскать не удалось. Он скорее о взрослении, о разочаровании простой нежной девочки, ее превращении в хладнокровную светскую даму и цене, которой это происходит. Гадкий утенок вырастает, встает на каблуки и наступает ими сначала на горло себе, а потом – на грудь мужчине.
Вторая часть ничего общего не имеет с монастырем или раем, это однозначно ад – залитый неоновым светом, с чертями, хохочущими под дискотечный бит. И в финальной мизансцене с одетой в черный шелк Магелатовой, которая стоит спиной к залу с высоко поднятой головой и заведенными за спину руками, чудится намек на совсем не ангельское продолжение. В ней нет смирения, но есть жестокость обманутой женщины, которой разрушили жизнь. Она еще поиграет со своим обидчиком, она отомстит. Впрочем, продолжая намеченную траекторию, за Татьяну можно испугаться: представляя спектакль, Габриа сказал, что ключевые слова ко второму акту для него – “Анна Каренина”.
Повзрослевшая Татьяна выглядит шикарно, но в сложности и объемности образа явно проигрывает девочке из первого акта – с ее доверчивыми улыбками и правдоподобно некрасивой истерикой. Лучшая сцена спектакля – когда Магелатова поет “Love me” в розовом мелькании бабочек (видимо, из живота). Такая она трогательная со своими ужимками, мимикой, неловкими “взрослыми” па, такая настоящая! Поневоле себя вспомнишь – милую, смешную… Особенно если тебе от 25 до 35. Потому что оформление заставляет заподозрить ключевым адресатом действа именно барышень, чье детство и ранняя юность пришлись на нулевые.
Первый акт, детство Татьяны – это готика в духе того времени: черные зеркала, красные ветки, хрустальный гроб с водой. Как-то поневоле вспоминаются Him, Rammstein, Evanescence… Первоначально планировались еще вскрытые вены с черными бинтами. Так вот, они бы в стиль прекрасно вписались, но основной мысли бы повредили (сильные женщины вены не режут). В спектакле вообще много эстетства, но оно не кажется неуместным, потому что в нем есть вкус. Хотя что-то сделано, кажется, только для того, чтобы было красиво.
А красивого много: беременная зимой Хандра (еще один мощный женский персонаж) в сверкающем платье и кокошнике (a la russe в моде!), поющая с потусторонними модуляциями в голосе; вода как символ тоски и застолье с утопленными предметами сервировки; сильные пластические моменты, в которых чувствуется почерк Карпенко… Но в единое живое целое все эти чудеса собрать не получается. Режиссерской руки не хватает, единой концепции. Очень мало Ольги и Ленского – они практически статисты. Пушкин-лицеист – персонаж симпатичный, но чисто технический. Темпоритм спектакля неровный: много провисающих длинных сцен. Где-то они обоснованы необходимостью произнести стихотворный текст, где-то – ничем. А еще герои много кричат, и это превращает просто длинные сцены в труднопереносимые. Уровень громкости голосов и музыки иногда заставляет в буквальном смысле зажимать уши.
Наверное, главный недостаток “Онегина” – то, что к премьере он подошел совершенно сырым. Впрочем, это проблема решаемая. И можно считать, что в Петербурге появился еще один красивый, неглупый и приятный спектакль, на который можно сводить маму, сходить парой или собраться компанией (особенно женской).
