На афишах Бродвея это название писали крупнее всего — «Jesus Christ Superstar». Рок‑оперу, которая в 1970‑х потрясла Нью‑Йорк, многие христиане восприняли как провокацию. Пятидесятилетние споры о том, кощунство это или великая драматургия, длятся по сей день — и в России тоже.
Тридцать пять лет назад на сцене Санкт‑Петербургского театра «Рок‑опера» мюзикл «Иисус Христос — суперзвезда» увидел и российский зритель. Эта премьера стала культурным вызовом конца советской эпохи: на сцене зазвучала музыка Эндрю Ллойда Уэббера, голоса запели на русском о последних днях Иисуса, а рок встретился с библейским сюжетом.
О том, как менялось восприятие спектакля, почему спустя десятилетия мюзикл продолжает вызывать споры о своей уместности и собирать полные залы, мы поговорили с актрисой Санкт‑Петербургского театра «Рок‑опера» Катариной Савченко, дочерью Сергея Савченко — одного из исполнителей роли Иисуса в российской версии рок‑оперы.
Катарина Савченко в роли толпы в рок-опере ИХСЗ
Катарина, ты потомственная актриса театра «Рок-опера». Твой папа, Сергей Савченко, играл в мюзикле ИХСЗ, в том числе и роль Иисуса. Помнишь ли ты воспоминания отца о первых постановках мюзикла? Как воспринимал его зритель в 90-е годы?
Да, это была одна из первых постановок рок-оперы в России, и через год после нашего театра ее поставили в Театре Моссовета. Мы, в Петербурге, были фактически первопроходцами. Когда рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда» уже была поставлена в нашем театре, в труппе еще не было моего папы, его ввели позже и изначально на роль первосвященника Анны. Дальше у папы уже была и роль Иуды, и, конечно, роль Иисуса.
Роль Христа — это очень большая ответственность. Когда ставили спектакль, Владимир Дяденистов (первый исполнитель роли Иисуса Христа в российской версии рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда» Санкт-Петербургского театра «Рок-опера» – прим.ред.) даже получал благословение от батюшки на исполнение этой роли. И сама рок-опера, к слову, ставилась в честь тысячелетия Русской православной церкви.
Сергей Савченко в роли Иуды. Фото из личного архива семьи Савченко
А что касается восприятия, то в девяностые годы настроения были разные. С одной стороны, это легендарная рок-опера, которая уже больше двадцати лет звучит по всему миру, ею восхищаются. Конечно, для человека из девяностых в России взять, купить билеты, прийти и послушать русскую версию – это было очень круто! Соответственно, также круто было стать первопроходцами и исполнять ее.
С другой стороны, были люди, которые обвиняли рок-оперу в пропаганде русской православной церкви, что довольно-таки забавно и смешно, потому что уже в наше время эту же рок-оперу обвиняют в оскорблении чувств верующих и в кощунстве.
Возвращаясь к девяностым годам, это все было абсолютно ново для людей. Во первых, сама тема. Во-вторых, трактовка, в которой образ Иуды проявляется гораздо ярче. Здесь Иуда становится главным героем. К тому же затрагивается человеческая сторона Иисуса, что для многих, в принципе, недопустимо.
Это же касалось и роковых вокальных партий, и танцев — все было провокационно. Для меня танцы в «ИХСЗ» олицетворяют начало контемпа, потому что они поставлены хореографом Геннадием Абрамовым так, чтобы это мог исполнить вообще любой человек. В них важна способность проживать телом, дышать телом, говорить телом.
И в целом, если смотреть на актерскую технику в этом новом тогда жанре рок-оперы, то возникла потребность и в новом актере — синтетическом, который на одинаково высоком уровне владеет и телом, и хореографией, и голосом, обладает харизмой и умеет быть органичным, живым. Сейчас это базовая норма для актера, а тогда это был глоток свежего воздуха, не каждый артист владеет таким свойством, и в то время мой отец, Сергей Савченко, определенно владел. Папа обладал широким диапазоном голоса, мог быть и характерным, и даже комичным. У него был большой спектр эмоций и актерского диапазона, что позволяло перевоплощаться и в Иуду, и в Иисуса.
Сцена из мюзикла
За три десятилетия в стране сменились эпохи и политический климат. Ты сама уже много лет играешь в этом мюзикле и ездишь с гастролями по стране. Какие реакции встречает постановка в современной России? И почему спектакль остается востребованным?
Да, я в Санкт-Петербургском театре «Рок-опера» уже почти 12 лет. Мы много всего повидали, много, где покатались в современной России. Реакции зрителей разнообразные. Мне кажется, так было всегда, просто сейчас восприятие противоположное от того, что было в 90-х.
Сейчас жалобы идут на оскорбление чувств верующих. Была ситуация, когда мне пришлось лично писать Патриарху для получения нужных бумаг о том, что мы не стараемся запятнать фигуру Иисуса, а просто едем работать. На это я получила мудрый ответ, что зритель имеет право сам выбрать, что ему смотреть, а что не смотреть, официального запрета на спектакль нет, и мы можем продолжать творить.
Сам по себе спектакль ничего не пропагандирует, это не шоу, не рок-концерт, это — мюзикл, вечная история о человечности, о любви, которая приглашает заглянуть вглубь себя и найти ответы на свои вопросы.
Тема спектакля, его образы неизбежно задевают и поднимают у каждого свои внутренние конфликты, и поэтому люди идут за ответами, ищут истину. Это может быть и первое соприкосновение человека с библейской историей, и способ познать легенду рок-оперы как художественного произведения. Кстати, наш перевод на русский считается наиболее мелодичным и близким к оригиналу.
Это вечная история, поэтому спектакль востребован, собирает полные залы, ну и, конечно, люди идут на людей, на голоса, и многие зрители возвращаются снова и снова, и радуются любимым артистам, и нам тоже радостно видеть знакомые лица.
Споры о кощунстве и святотатстве рок-оперы не утихают и спустя пятьдесят лет после премьеры, но есть и миллионы людей по всему миру, кто считает мюзикл произведением искусства. А как ты сама определяешь его?
Да, споры о кощунстве и святотатстве бурлят! Но это и хорошо. Дело в том, что это не каноническая история, она не рассказывает, как это было на самом деле. Это художественное произведение, которое исследует: а как это могло бы быть? Исследует чувства и жизнь простых людей. Здесь как раз и диссонанс, неприятие: как это — мы берем святого и приземляем его?! Но ведь Иисус был человеком, а человек испытывает различные чувства, эмоции.
«Иисус Христос — суперзвезда» — это гениальное произведение искусства и версий постановок этой рок-оперы по всему миру множество. Мы можем принимать их или нет, но важно одно: творец, режиссер хочет донести через это произведение какую-то свою мысль, он нашел смелость выразить себя, не ориентируясь на чье-либо мнение. Для этого творится искусство — передача мысли, передача своего видения, точки зрения, желания заставить задуматься. Мне кажется, тут надо просто слушать, и все можно понять сердцем.
Есть ли сцены, которые тебе самой трудны эмоционально? Сцена предательства или распятия, может быть?
В мюзикле у меня роль толпы. Это ансамбль, и у нас довольно большой спектр эмоций, много вокальных партий, хоровых, много танцев и движений. Это все и сильно выматывает, и одновременно придает сил. В зоне внимания находится многое: тело, дыхание, голос, текст, эмоция, хореография. Тут надо не наступить на партнера, а тут заноза впилась, здесь нужно поднять упавший реквизит, здесь поймать свет и при этом нужно еще играть.
Но не забуду один момент! Это было в самом начале моей работы в театре, когда у меня только улеглись в голове и теле все мизансцены, и вот надо бы уже начать полноценно играть, а у нас сцена толпы с Понтием Пилатом перед тридцатью девятью плетьми. Мы стоим за стражниками в оцеплении, держимся за копье, и это — тот самый момент обвинения, когда толпа только что пряталась за спину Иисуса, а тут она же от непонимания и страха переходит к его обвинению и ненависти. Час назад мы его боготворили, а сейчас готовы убить. И мы выкрикиваем эти страшные слова: «Смерть ему!»
Тогда у меня случилось переключение. Я немного отстранилась, посмотрела на все со стороны, и мне так стало страшно и мерзко от этой несправедливости! И ведь как-то дальше нужно было играть, спектакль еще не окончен. Это сильно поразило меня.
И есть еще трепетная сцена, непростая эмоционально, когда происходит финал после реквиема, в воздухе повисает тишина, и выходит Иисус в момент своего воскрешения — тогда из глаз текут слезы, и приходит вопрос: «О чем ты сейчас? Где ты сейчас? Как ты себя чувствуешь?» И это всегда сильно разрывает изнутри.
Плюс в этот момент я всегда вспоминаю папу. Чувствую, наверное, какой-то взгляд с небес. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы он был в зале.
Сцена из мюзикла
Есть ли фраза из либретто, которая звучит для тебя как настоящая молитва или жизненный девиз?
Из самого либретто — нет, хотя либретто прекрасно и в оригинальном виде, и в нашем переводе. Мы с коллективом растащили его на цитаты, активно используем в жизни, в различных ситуациях, в общении друг с другом, но со мной всегда фраза, которая звучит в обращении к зрителю перед каждым нашим спектаклем: «Без любви, без сострадания дух человеческий неизбежно деградирует.»
Это тревога наших дней, и об этом мы бы хотели сказать нашим творчеством.
Каждая эпоха задает свои вопросы Евангелию. Что тебе кажется главным посланием мюзикла зрителю сегодня вне зависимости от религиозности?
Важно понимать, что трактовок рок-оперы «ИХСЗ» существует великое множество, и каждый мюзикл несет свою мысль, свое послание в зависимости от того, что хочет сказать автор.
Наша постановка отличается от оригинала, во-первых, отсутствием двух песен — это ария Марии и Петра и легендарная финальная «Загробная ария Иуды», которую многие как раз и считают кощунственной.
Во-вторых, у нас есть очень явный момент воскрешения Иисуса в конце, и через это можно считать сильную мысль о том, что любовь побеждает! Нужно любить, продолжать любить себя, ближнего, несмотря ни на что. Искать истину и быть верным своему пути, быть честным с самим собой.
Сцена из мюзикла
Буря споров вокруг рок‑оперы, кажется, не утихнет никогда, и каждое поколение слышит эту историю по‑своему. Возможно, именно поэтому мюзикл «Иисус Христос — суперзвезда» звучит до сих пор, предлагая посмотреть на святость и предательство как на испытание человеческой природы. И пока в зале есть те, кто плачет, ищет ответы или приходит в негодование — спектакль остаётся живым.
Фотографии предоставлены из личного архива актрисы и социальных сетей Театра «Рок-опера»
Автор Марина Круглова
Я жила на одном краю России — Приморский край. Жила на другом — в Санкт-Петербурге. Теперь я живу посередине — в Сибири. Любить Родину со всех её краев, при любых раскладах, громко говорить об этом и писать — философия, которую выбираю.
