«Норма» в Театре на Малой Бронной – пожалуй, наиболее нашумевшая из недавних постановок по произведениям Владимира Сорокина, затмившая в общественном сознании и «Теллурию» Константина Богомолова, и «Занос» Юрия Квятковского. Разговоров, слухов и провокационных высказываний на тему «Нормы» так много, что имеет смысл начать с опровержений.
Нет, «Норму» ставил не Богомолов.
Нет, «Норма» не оскорбляет чувство прекрасного.
Нет, «Норма» не только про законодательно закреплённую копрофагию.
Точно так же это не гениальный визионерский спектакль, ломающий стереотипы и открывающий искушённому зрителю новые грани искусства. Вопрос здесь даже не в том, что это адаптация романа, написанного в 1979 году по заветам футуристов начала ХХ века; говорить, что постановка по ранней прозе Сорокина – это не ново, все равно что твердить, что Гоголь писал слишком давно и потерял актуальность. Не нов здесь не первоисточник, а сама сценическая версия.
«Норма» Максима Диденко выглядит именно как спектакль Максима Диденко: не самый революционный, не самый шокирующий, но узнаваемо приятный глазу с визуальной точки зрения. По сути, это вариация на тему «Конармии» тех же авторов и исполнителей, построенная практически по той же схеме с отдельными новеллами и поставленной во главу угла своеобразной поэтичностью образов. Там та же трансляция с камер мобильных телефонов, что в «Тексте»; то же зацикленное пропевание реплик, что в «Конармии»; та же манера скорее комментировать первоисточник, чем напрямую его пересказывать, что в спектакле «Чапаев и Пустота».
Типичные для прозы Сорокина темы фекалий и несколько более буквальной любви к родной земле, чем это привычно среднему зрителю, при этом остаются на месте. Но в версии Диденко всё это растворяется в общей эстетике. В контрастном чёрно-белом освещении. В узнаваемо звучащих, но виртуозно сыгранных чуть мимо нот гимнах. В жутких хоралах условных пионеров и дыму условных печей. В стоящем в позе Давида Микеланджело омоновце и скользящих по сцене лучах бутафорского солнца, явно проходящих сквозь закрывающую бутафорское небо решётку.
Это работает и на пользу спектаклю, и в минус ему. Дело не в том, что зритель слишком пресыщен новизной или, напротив, духовно не дозрел до восприятия. Все символы и намёки в спектакле предельно прозрачны. Но получить от «Нормы» удовольствие можно, только если не ожидать ничего шокирующего и настроиться на чистое созерцание. За всеми повторами, песнями, потрясающе сложной пластикой и по-настоящему красивой сценографией несколько теряется динамика. Краткие всплески взаимодействия с залом введены в спектакль, кажется, именно для того, чтобы немного «встряхнуть» тех, кто заскучал, что тоже довольно спорное решение: на общем медитативном фоне всё это смотрится несколько чужеродно.
Пожалуй, единственный, кто по-настоящему удивляет в этом спектакле, – это приглашённый в постановку Евгений Стычкин. Всё, что можно было называть сложной пластикой до его чтения писем Мартину Алексеевичу, бледнеет в сравнении. Его получасовой монолог во втором акте – это моноспектакль внутри спектакля, безумный чисто физически, где-то на самом пределе человеческих возможностей. Нечто похожее по хореографии можно было увидеть разве что в лондонской постановке «Франкенштейна» Дэнни Бойла, но там рождение монстра занимало несколько минут и было лишено реплик. Стычкин же не просто читает текст, не прерываясь и не сбиваясь с дыхания и ритма, даже когда буквально стоит на голове или когда его волокут на себе партнёры по сцене; он читает сорокинский текст с постепенным распадом речи на отдельные фонемы.
Проблема в том, что после писем Мартину Алексеевичу концовка не то чтобы теряется; она подлежит восстановлению в памяти только в том маловероятном случае, если вы вели конспект. Если вы просто смотрели и не ждали чудес, то оцените и запомните выворачивающую суставы пластику, общую цветовую схему и кружащийся в луче прожектора снег, – но итоговое впечатление от просмотра всё равно несколько смазывается в восприятии. Его действительно не за что ни особенно рьяно ругать, требуя запретить показ, ни превозносить, не считая нескольких действительно ярких моментов. Это совершенно нормальный спектакль. Нормальная эстетика ретрофутуризма. Нормальные аллюзии. Нормальный символизм. Нормальная «Норма».
