Художественный руководитель Александринского театра Валерий Фокин на этот раз обратился к молодости Иосифа Джугашвили. Премьерный спектакль, идея которого зародилась ещё три года назад, охватывает первые шаги “Кобы” как вероотступника и революционера и показывает путь превращения человека мятущегося и чувствующего в тирана с железным сердцем.
Фокин не претендует на документальность – сюжет представляет собой сплав исторических материалов, “Бесов” Достоевского, “Батума” Булгакова и текстов современных авторов. Все они приведены к общему знаменателю духа бунтарства и вседозволенности, поэтому выглядят цельным повествованием. У спектакля чёткая структура, сцены следуют в хронологическом порядке: первые проявления непокорности в семинарии, где священные писания в сердце Кобы вытесняет знаменитый “Катехизис революционера”; случайные знакомства, обернувшиеся сплочённым товариществом; первые акты террора – бомбы, ограбления, угрозы, вымогательство; постепенное осознание своей силы и безнаказанности; первая кровь – казнь друга, призванная сплотить ряды скрывающихся; зёрна подозрительности, вырастающие в паранойю и ведущие к неизбежному выводу – “Если начал кому-то доверять, то рано или поздно получишь нож в спину. Не так страшна измена, как потеря чутья”.
Разворачивающиеся события не предполагают двойной интерпретации, они словно параграфы учебника о психологическом изменении личности, вставшей на путь революции,– личности достаточно сильной, чтобы пройти его до конца. Лишь ближе к финалу строгая последовательность ломается, когда перед зрителем предстают сразу два Сталина – молодой, подвергшийся телесным и духовным пыткам, и пожилой, известный по плакатам и картинам лидер в белоснежном кителе. Он давно превратился в образ, символ вне исторического контекста, и потому может с лёгкостью нарушить законы времени и пространства и прийти к себе молодому на проникновенный разговор – “Смотрю я на тебя и не понимаю, как из такого сморчка целый я получился?”. Эта метафизическая, выходящая за грань реальности беседа знаменуетокончание спектакля и начало нового этапа становления личности. Сосо Джугашвили умер, родился Иосиф Сталин.
Создатели честно признаются, что осознают противоречивость заявленной темы и готовы к неоднозначности мнений. Однако противоречивость заключается исключительно в самой идее постановки спектакля про Сталина и в вывешенных за два месяца до премьеры огромных баннерах на фасаде Александринки, вызвавших кривотолки среди петербуржцев постарше. В самом же спектакле Фокин не обвиняет и не оправдывает поступки Сталина, он рассказывает про них с объективностью хронографа.
Каждая картина разыгрывается в отдельной коробке – художник спектакля Николай Рощин с методичностью голландских живописцев рисует выхваченные из небытия огромной сцены воспоминания. Здесь и семинария с кропотливо воссозданным уголком храма, и оборудованный до мельчайших деталей склад, в котором Сосо ждёт новостей о запланированном теракте, комната для подпольных встреч, могила на кладбище, тюремная камера. Минимализм и реалистичность декораций перекликается с манерой подачи персонажей – этот аскетизм возвращает нас из мира современного авангарда во времена классических постановок. Можно было бы просто остановиться на этой констатации факта, однако в подобном жанре кроется нечто большее.
Упомянутый “Катехизис революционера” задаёт тон всему повествованию. Как бы ни хотелось найти в Сосо проявления человечности, почувствовать отличие от каменного идола, который возникает в финале, взяв однажды курс на отречение от личности во имя разрушения, он уже не способен на проявление дружеских чувств. Следуя заветам Нечаева, Фокин демонстрирует истинную суть революционера – он не строит великое будущее, он лишь очистительный огонь, все силы которого направлены на разрушение существующего порядка.
Однако “Рождение Сталина” – спектакль о конкретном человеке с его сильными сторонами и слабостями. Он далёк от образа идеального мятежника, каковым пытается стать. Сплавляясь с его сложным характером, революционные идеи превращаются во что-то совершенно новое. Мы наблюдаем, как этот некогда стремившийся к самоотречению человек в шальном угаре приравнивает себя к богу, когда отдаёт приказ повесить купеческого сына, но вспоминает о жертвоприношении Исаака и в последний момент останавливает казнь. Мы видим, как тот, кто ещё на заре знакомства отказал влюблённой в него Ольге, приказывает убить её отца, а затем соблазняет её прямо на его могиле. Эти действия уже не объяснить доктриной “Нравственно всё, что способствует торжеству революции”, они – проявления его личных демонов. О, этому человеку мало быть просто великим революционером, в своих грехах он встаёт в один ряд с шекспировскими злодеями – именно поэтому классическая подача спектакля не случайна.
Сама идея постановки действительно хороша, однако, к сожалению, воплотить её на сцене получилось не до конца. Владимиру Кошевому не нужен грим: именно таким – бледным, красивым, смотрящим на мир лихорадочно блестящими глазами – представляют здесь Кобу. Но за этой картинкой не чувствуется характер Сталина, и дело не в том, что он ещё не выпестовался в жизненных обстоятельствах – к услугам зрителей и неплохая игра Кошевого, и красноречивые поступки, и озвучивающий мысли закадр, но образ всё равно остаётся размытым и словно недосказанным. Его пёстрая команда собирается из самых разных слоёв общества – бывшие семинаристы, уличные хулиганы, сбежавшая из дома дочь знатного грузина.
В условиях минимализма внимание неизбежно смещается на героев, здесь же они похожи на перечисление действующих лиц с кратким описанием – полностью раскрыть характеры и игру молодых актёров не удалось. Зритель воспринимает их как данность, фигуры на шахматной доске – даже в самых трагичных сценах не получается ни переживать за них, ни посочувствовать им. Создаётся ощущение, что постановщики сами пали жертвой стремления к академичности и “чистоте”, невольно стерев что-то, что эмоционально связывало бы публику с происходящим. Итогом стала реконструкция событий, прочувствовать которую получается не больше, чем реальную биографию в учебнике истории. Не помогает окунуться в эту атмосферу и национальный колорит, хотя постановка прямо-таки дышит Грузией – создатели прибегали к помощи консультантов, артисты посещали грузинские рестораны, перенимая манеры, и теперь почти каждая встреча на сцене знаменуется чтением грузинских стихов, распеванием национальных песен и неизменными плясками.
Велик соблазн сказать об актуальности спектакля и связать его с позицией Валерия Фокина, выдав за предупреждение обществу. Подтверждением тому можно считать финальную сцену, когда за спиной Сталина падает железный занавес, а из оркестровой ямы под овации и бравурную музыку начинает подниматься каменный идол со знакомым профилем и зависает, так и не выпрямившись в полный рост – в следующую секунду в театре гаснет свет, оставляя почти материальное ощущение неопределенности уже, казалось бы, предопределенного будущего. Однако вряд ли спектакль несёт в себе политическое заявление. Он лишь описывает становление личности, которая, независимо от оценки её действий, оставила один из самых кровавых следов в нашей истории. Главный ужас этого повествования не в том, что в страну пришла разрушительная революция, а в том, что во главе её оказался именно этот человек.
