Драматург и режиссёр Иван Вырыпаев в России сейчас бывает нечасто. Бывший художественный руководитель Театра Практики уже давно живет и работает в Польше – пишет пьесы, ставит спектакли и сам их продюсирует. Накануне показа его нового спектакля «Иранская конференция» в Москве мы поговорили с драматургом и узнали, что он ждёт от гастролей, почему не приехал на «Любимовку» и в чем разница между российским и европейским зрителем.
У вас вместе с «Иранской конференцией» запланированы гастроли в Москве. Не считая читок, это будет первый полноценный спектакль. С какими ощущениями вы едете?
Самый любимый зритель – это, конечно, российский. Мне нравится, что получится показать свой театр и актеров, с которыми я работаю. Мои друзья смогут увидеть своих польских коллег. К тому же сейчас непростые отношения между Польшей и Россией. И я хочу верить, что такой культурный обмен будет способствовать их улучшению.
Фото из спектакля “Иранская конференция”
Спектакль идет на английском языке, но зрители все равно вас услышат, вы будете делать перевод.
Это третий спектакль, привезенный из Польши, и переводил я всегда сам. Но, во-первых, я знаю пьесу, я автор. Это дополнительный элемент, чтобы зритель мог понять идею, а не просто услышать перевод. Это работает на спектакль.
Вас очень ждали на фестивале «Любимовка», где уже была читка «Иранской конференции»…
Так сложилось, но, к сожалению, я не смог прилететь. Я живу между многими городами: Лондоном, Нью-Йорком, Санкт-Петербургом, Москвой и Варшавой. У меня сейчас очень сложный график.
Почему для того, чтобы говорить о проблемах коммуникации, толерантности, вы выбрали формат именно конференции?
Конференция – это череда коротких выступлений с какой-то определенной идеей. Пьеса устроена так, что помимо этих докладов там есть еще внутренний конфликт. Это не просто сухие сообщения, это всё-таки театр. И там присутствует элемент развлечения. Без юмора никак.
Когда вы пишете, то на кого ориентируетесь?
Я всегда пишу пьесу для конкретного зрителя. Другое дело, что диапазон бывает шире. Но в данном случае «Иранская конференция» для людей, которые интересуются такими вещами, как коммуникации и развитие системы взаимоотношений в мире.
Это спектакль вашей продюсерской компании. Есть выражение, что там, где начинаются деньги, искусство заканчивается. Заботы о коммерческой составляющей не отрывают вас от творчества?
Я с этим не согласен. Мне кажется, что деньги за билет являются гарантией того, что зритель хочет это увидеть. Если билеты продаются, значит, люди готовы заплатить, то получается, что ты востребован и нужен. И это противоречит факту, что там, где начинаются деньги, заканчивается творчество. Оно заканчивается там, где заканчивается художник.
Вы подчеркиваете, что работаете сейчас с актерами, которых набираете под определенные спектакли. Вам так удобнее?
Да. Мне очень важно иметь возможность выбирать актеров, кому это важно и нужно, а главное – тех, кто подходит на роль. А в театре с труппой это невозможно.
Вы очень редко остаетесь довольны спектаклями, которые ставят по вашим пьесам. А что именно не устраивает?
Во-первых, почти никто не понимает содержание пьесы до конца. Во-вторых, режиссерский театр занят не постановкой пьесы, а своим собственным высказыванием.
Вы говорили, что пьеса состоит из фабулы, способа игры, месседжа, и режиссеру нужно с этим считаться. Чем обычно пренебрегают?
Мне кажется, они не выполняют все три вещи. Но режиссеры чаще всего не понимают способ исполнения и из-за этого меняют фабулу.
А вы можете как-то препятствовать, если понимаете, что вам не нравится режиссер или место, где планируется постановка?
Я не могу влиять на это. К тому же я очень благодарен всем, кто ставит мои пьесы. Драматургия – это же мой хлеб. Поэтому говорить о том, что я недоволен поставленной пьесой, было бы большим кокетством (смеется). Конечно, я счастлив, что мои произведения востребованы по всему миру, хотя мне бы очень хотелось быть понятым, как и всем людям на земле.
Вы все время говорите, что вы русский автор, хотя уже давно живете на западе. А не теряется эта ментальность со временем?
Нет. Это невозможно потерять. Я стараюсь находить способ коммуникации с другими культурами. В этом я вижу своё признание. Но то, как я чувствую мир и на него смотрю, – это очень русское.
А в чем разница работы в России, в Польше?
В моем подходе ее нет.
Вообще никакой?
Нет. Разница именно в зрителе. В России они приходят за смыслом жизни. Здесь же – просто как за культурной акцией или узнать о каких-то социально-политических вещах. Разговаривать о смысле жизни в западном мире не очень принято, считается, что это вещь интимная. И лучше вообще этого не касаться, чтобы никого не обидеть. Тут больше говорят о каких-то вещах, которые для нас всех могут быть актуальными: политика, социальные сфера и т.д. То есть то, что формирует нашу внешнюю жизнь.
Вы как-то сказали, что польский театр – мертвый. В чем это выражается?
Ну не так остро. Я имел в виду, что в польском театре нет настоящего контакта между спектаклем, зрителем, актером и залом. Поэтому все как бы немного мертвое.
А у вас никогда не возникает противоречий между Иваном Вырыпаевым-драматургом и Вырыпаевым-режиссером?
Нет. Как режиссёр я пытаюсь понять пьесу, а как автор – ни о чем не думаю. Я просто позволяю словам и мыслям течь. С годами во мне все больше и больше растёт понимание того, что такое мастерство – это умение создавать вещи. Тот, кто создаёт вещи, может постигать устройство этой вселенной.
Вы скоро приедете ставить спектакль в БДТ. Помимо этого, есть ли у вас в России еще планы?
Да. Один спектакль сделаю в БДТ, а другой мы вместе с моим другом, молодым режиссером Никитой Владимировым, – в «Современнике». Премьера будет в конце мая. Так что в апреле – БДТ, а в мае – в Москве.
