В программе фестиваля “Точка доступа” обычных спектаклей не бывает – он специализируется на искусстве site-specific, создаваемом в конкретном, не свойственном театру пространстве по его законам. Но “Санкт-Петербург вне себя” – проект не совсем обычный даже по меркам фестиваля. Уже хотя бы своей предельной интернациональностью: швейцарский режиссер и московский драматург сделали спектакль о Петербурге по книге голландского архитектора, посвященной Нью-Йорку!
Мартин Шик и Анна Ильдатова взяли за основу бестселлер профессора Гарварда Рема Колхаса “Нью-Йорк вне себя”, поместили действие на экскурсионный теплоход и предложили зрителям поразмышлять вместе с ними о том, как фантазия преображает пространство, и том, что современная архитектура говорит о природе человека.
Мы расспросили их об особенностях театральной адаптации нетеатрального текста, о ловушках непривычных пространств и о неожиданных сложностях в подготовке спектакля на теплоходе.
Как спектакль стал частью программы фестиваля “Точка доступа”?
Мартин Шик: Организаторы фестиваля пригласили меня для создания проекта site-specific. У меня была неделя весной, тогда я впервые приехал в Россию для приготовлений. Но, проведя здесь два дня, я отказался от первоначальных планов, потому что контекст был слишком требовательным и сложным. Я почувствовал себя чужаком в городе без возможности создать что-то изнутри, пришельцем, который проходится по верхам. Концепция должна была строиться на возможности реализации без непосредственного вовлечения в контекст. Даже, напротив, на том, что вот я, швейцарский художник, приехал в Санкт-Петербург с его национальной культурой. Швейцарский фонд культуры “Про Гельвеция”, который оказывал нам поддержку, заинтересован в экспорте культуры. А фестиваль заинтересован в импорте, в приглашении иностранных художников, которые могут внести что-то свое в этот национальный контекст.
Можно ли сказать, что в спектакле была какая-то частичка Швейцарии?
М.Ш.: Есть отдельная очень конкретная часть, которая взята из книги Рема Колхаса. Но это вопрос комплексный. Я ведь представитель швейцарской культуры, и во весь тот контекст, в котором я существую, мой взгляд тоже вносит некие акценты.
Мартин Шик
А как вообще появилась идея с книгой Колхаса?
М.Ш.: Когда я приехал сюда и увидел все своими глазами, что-то напомнило мне о ней.
А вы долго выбирали место? Были какие-то варианты кроме теплохода?
М.Ш.: Нет, потому что это очень типичный элемент ландшафта Санкт-Петербурга: столько лодок, столько людей! Я хотел взять нечто очень расхожее и поменять его привычное содержание.
Труд по архитектуре – это не самый очевидный вариант для театральной адаптации.
М.Ш.: Я никогда не работаю с тем, что однозначно подходит для театральной адаптации, с тем, что написано для театра. Оно ведь уже сделано! Мне нравится процесс перевода, получения театрального действия из нетеатрального материала.
Что самое сложное в этом процессе?
М.Ш.: Аудитория, наверное. Театральный зритель привык есть с тарелки, привык к тому, что все хорошо приготовлено – определенным способом. А когда ты сервировал этот стол иначе, и им нужно разложить все самостоятельно…
Что вы можете сказать о России ?
М.Ш.: Россия со всеми ее красотами для меня – как нувориш, кто-то, кто внезапно разбогател. Я говорю не о том, что это страна внезапно разбогатевших людей, для меня это на уровне ощущений. Это новая капиталистическая страна. У нас в Швейцарии, Швеции, Дании капитализм – это некий базис, от которого мы отталкиваемся, мы пытаемся уйти от его влияния, найти новые пути развития. А здесь капитализму распахнуты все окна и двери, и он заполняет все пространство. Это очень заметно в искусстве, это первое, что бросается в глаза при беглом взгляде. Знаете, как в Китае, где строят огромные дворцы искусств – там у меня возникает похожее чувство. Каких-то огромных капиталистических пузырей.
А о работе с российскими артистами?
М.Ш.: Что касается артистов и художников, я вижу два их сорта. Одни – на постерах и афишах – очень театрально позируют и представляют старый мир или новую версию старого мира. А есть гораздо меньшая группа совсем других людей. Я встречаюсь с ними, когда работаю здесь или посещаю какие-то мероприятия. И поражаюсь, насколько они перформативны, открыты, насколько “пост-контемпорари” то, что они делают, – в этом смысле их нельзя отделить от мира и мирового культурного процесса. Такие интернациональные объединения художников одинаковы везде и развиваются параллельно. Но блок традиционных художников – актеров и режиссеров в России гораздо больше.
В спектакле акцент делается на том, что вы – иностранец, который по-русски знает только слово “спасибо”, а Анна – москвичка. Эта непогруженность в реалии именно Петербурга что-то дала вам?
М.Ш.: Для нас это некая форма колониального движения. Мы – чужаки, преодолевающие эту реальность. Как текст про Нью-Йорк накладывается на фактуру Санкт-Петербурга, хотя он чужд ей, так и мы, не принадлежащие этому городу, творим в его реальности и над ней. Это упоминание, во-первых, честно, а во-вторых, задает тон действию. Мы не притворяемся “своими”, никто не делает вид, что он – не он. Актеры действуют как актеры, экскурсоводы – как экскурсоводы.
Образы того, что мы слышим и того, что мы видим и знаем, в спектакле часто не совпадают. На чем вы хотели сделать акцент – на сходствах или на различиях?
М.Ш.: Мы хотели сделать акцент на том, как фантазия создает реальность. А совпадений было даже слишком много. Нам приходилось где-то намеренно допускать ошибки, чтобы зрители не забывали, что это не обычная экскурсия.
Анна Ильдатова: Для нас важно то, что вы начинаете верить! Многие люди подходили и говорили: “Но про Лахта-Центр – это же о нем текст, не про Нью-Йорк?”. А ведь это текст про Эмпайр-Стейт-Билдинг, от начала и до конца! “Ну а про шар и иглу – это ведь текст про Петербург?”. А это текст из книги Колхаса! Мне кажется, этот эффект нам дало именно сочетание сходств и различий. Мы решили, например, оставить эти неправильные даты. Или факты о том, что голландские фермеры высадились на Васильевский остров. Можно было их опустить, но мы пришли к выводу, что они добавят абсурда.
Анна Ильдатова
А чем вы руководствовались в подборе отрывков для зачитывания?
А.И.: Когда мы придумали саму идею, то начали прикидывать, каким может быть маршрут. Тот маршрут, которым мы следуем, – пароходы им не ходят, он создан специально для нас. Вместе с местными людьми и с фестивалем мы искали, какие объекты по пути вписываются в концепцию. Например, мы говорим: “Есть Кони-Айленд и колесо”, а нам отвечают: “Так есть же Диво-остров!”. Так что в больше степени мы отталкивались от зданий.
М.Ш.: Может показаться, что эта работа по компоновке – исключительно техническая, но на самом деле она очень чувствительная. Хотелось постоянно либо приближать, либо отталкивать зрителя. Мы переставляли фрагменты местами, чтобы сочетать фантазию и реальность, старались балансировать между ними.
Вы немного уже сказали о реакции зрителя, а какую вы вообще ждали?
М.Ш.: Я ожидал той реакции, что была у меня при работе с текстом. Я был поражен тем, как схожи эти две реальности, как они сочетаются, несмотря на разделяющие их сто лет и пол-земного шара. Это было удивительно красиво. Очень жаль, что зрители время от времени теряли текст, а у нас там каждое предложение важно и ведет к чему-то. Но это риск, на который мы идем, работая не в театре-коробке. Традиционное сценическое пространство подразумевает манипуляцию, которая погружает зрителя в действие, приковывает его к происходящему на сцене с помощью какого-то визуального кода. Многие люди выходят и думают только про костюмы, потому что это единственное, что они видят глазами, а там очень много других пластов – и текст, и город…
А.И.: Это и плюс, и минус площадки. Теплоход – не театр, на нем очень сложно сохранить внимание зрителя. Он все время отвлекается, потому что вокруг очень красиво, особенно в вечернее путешествие. Люди начинают фотографироваться, снимать закат, сидят в телефонах… А текст до малейших запятых и точек рассчитан на что-то: или информационно, или символически с чем-то связан.
То есть нам стоит предупредить читателей, чтобы они были более внимательны к тексту, когда будут смотреть спектакль?
А.И.: Скорее, к связке того, что они слышат и видят в одно и то же время. Звук должен быть такой, чтобы от него было невозможно скрыться. Мы много думали о том, как правильно расположить колонки, чтобы звук был повсюду. Вначале вообще выбирали между ними и наушниками. А потом вспомнили: когда идешь по набережной, мимо проплывают кораблики, и ты постоянно слышишь обрывки фраз. Мы хотели добиться такого же эффекта.
М.Ш.: Вы спрашивали, могли бы мы сделать это где-то еще, кроме теплохода. Вообще, наушники и 3D-очки были бы лучшим решением, потому что в них зритель находится в таком пузыре: он не может фотографировать и вообще отвлекаться, а восприятие равномерное на всем протяжении.
А какие еще сложности были?
А.И.: С таймингом, например. В речной прогулке время до минут не просчитаешь. В один из показов мы закончили сильно раньше, еще у Летнего сада – настолько была измучена наша экскурсовод. Иногда приходится поторопиться, иногда случаются вот такие паузы. У Мартина была идея устраивать обсуждения с персональными комментариями от кого-то из нас в таких случаях. Но я думаю, это очень важно, что финал представления совпадает с моментом швартовки: иллюзорное путешествие заканчивается, зрители покидают судно – как будто со сцены сходят, ведь они в этом представлении тоже своего рода актеры.
Рем Колхас, архитектор и автор книги “Нью-Йорк вне себя”
Если принять за точку отсчета мысль Колхаса, что особенности архитектуры вытекают из особенностей человеческого сознания, значит ли это, что в каждой стране есть свой Нью-Йорк?
М.Ш.: Конечно, и это заметно. Это Шанхай, Франкфурт, Москва. В них появляется такое «нью-йоркское» чувство, когда идешь среди всех этих огромных зданий. Это мировое соревнование: кто выше? Раньше оно происходило только в Нью-Йорке, теперь – по всей Земле.
А.И.: Но это связано не только с капиталистическим соревнованием. То, чем меня эта книга очаровала, – мысль, что фантазия конструирует реальность, и все вокруг превращается в какой-то безумный парк развлечений. Я не могу сказать, что вижу подобные примеры в архитектуре. Гораздо больше в современном строительстве соображений денег и комфорта, чем такого веселого сумасшествия.
М.Ш.: Да, и эта мысль тоже у Колхаса есть: внимание, которое прежде уделялось утопическим проектам, переходит в стремление сделать более качественный свет, более надежные и комфортные лифты… Энергия та же самая, но развлечение заменяется бизнесом. Хотя ощущения похожи: сейчас если ты ведешь бизнес, то чувствуешь себя как на американских горках.
А вы думали о том, чтобы перенести спектакль в другой город?
М.Ш.: Я не думал об этом. Не могу представить. Потому что сюжет в значительной степени базируется на идее Васильевского острова и на том совпадении, что он был, как и Манхэттен, застроен намного раньше, чем город, и тоже решеткой. Но, наверное, это было бы интересно. Может быть, где-то в Китае…
Как насчет франшизы?
М.Ш.: Вряд ли… Но это интересная тема в искусстве – франшиза. Как у Rimini Protokoll!
А когда планируются следующие показы?
А.И.: Пока у нас не было предложений, так что с фестивалем все закончится.
Это могло бы стать новой достопримечательностью!
М.Ш.: О да, интересное развлечение для туристов: обычный теплоход, а на нем – коробка с альтернативной экскурсией.
А.И.: А в коробке сидит экскурсовод?
М.Ш.: Нет, почему, там запись!
А.И.: Для меня фигура гида здесь очень важна. Каждый день у нас были терапевтические разговоры о том, что никто из нас не может исполнять эту роль, и никакие актеры с ней не справятся. Гиды – 50 процентов этого спектакля. Они практически все работают по сорок лет. Одна из женщин, которая сотрудничает с нами, Татьяна Павловна Абелева, была в числе тех, кто вообще придумал проводить эти экскурсии с воды – еще в 70-е годы. У них есть своя этика и множество внутренних законов. Для нас само их присутствие было колоссальным опытом, и оно много дало спектаклю. Это как reade-made: они несут в себе город, они и есть город. И спектакль – это в значительной степени диалог между ними и текстом, даже конфликт. Можно только удивиться и порадоваться тому, как они любят свою работу.
Они на первых порах просто отказывались говорить о том, что, например, в 1600 году был открыт Заячий остров. Потому что это неправда. Даже в рамках спектакля, в условиях абсурда! Я в своей жизни никогда с таким не сталкивалась. Я им сказала, что это шоковая терапия, экзорцизм, такой тяжелый и важный опыт. И два человека просто отказались – сказали, что не могут говорить неправду о городе.
В анонсе спектакля ставится вопрос о том, можно ли считать архитектуру религией Петербурга. Видимо, можно утвердительно ответить на этот вопрос?
М.Ш.: абсолютно так. Я думаю, что было бы, если бы мы пригласили этих дам сыграть свои роли в театре. Получилось бы нечто совершенно иное, потому что мы вырвали бы их из привычного контекста, а здесь они дома.
