“Он водку больше нас любит. Не любит он нас. И мы папку любить не будем. Зачем нам папку любить, если он нас не любит? Вот и не будем, правильно, золотце мое, не будем папку любить? Не будем, мой маленький! Мы лучше папку убьем”, – выговаривает Люська. И, захваченная простотой и освободительностью идеи, окровавленными губами улыбается – кажется, что впервые за долгое время. Для нее плачет сын, напуганный дебошем отца, скрипит покачиваемая колыбель, ворочается под покрывалом ночи сонная деревенька.
Для зрителей все происходит в темноте и пустоте уже поломанного мира. Большую часть времени она и другие герои стоят, прижавшись спиной к дощатому заднику в полосе света, – интересная метафора жизни в глухой провинции: бесцельного и безвыходного существования у всех на виду. Точно такой же яркий свет режиссер Семен Серзин направляет на ткань пьесы Дмитрия Богославского, оставляя на периферии малозначительное, заостряя важное, делая чернее тени. Получается трагедия о проступке и возмездии, о неотвратимости Рока. Предваряет трагедию, как и положено, выступление хора: под гитару он поет песню Губина “Зима, холода”. Все по тексту – и холод, и одиночество. “Но скоро весна, снег растает, и тогда…”. А что тогда?
Спектакль “Любовь людей” Невидимого театра показывает экзистенциальную изнанку бытовых конфликтов. Что есть сила и что есть слабость? Какова цена счастья? Что вообще такое счастье? Коля (Андрей Вергелис) – слабак и тиран, он пьет и избивает Люську (Анна Донченко), Иван (Николай Куглянт) – почти непьющий, добрый и хозяйственный, он любит Настю (Дарья Степанова), но раздражает ее своей инертностью, так еще и, как оказывается, не может иметь детей. Настя чувствует, что не любит, Иван готов или разойтись, или убить. Но не уйдет и не убьет, а так и будет жить, заедаемый вечно недовольной женой. А Люська таки решится и задушит мужа-мучителя, а спустя время придет с повинной к влюбленному в нее с детства участковому Сергею (Михаил Касапов) и попросит жениться на ней. Но эфемерная возможность счастья ускользнет из испачканных кровью пальцев Люськи, заключенной в замкнутый круг подавления и страдания.
Здесь появляются новые вопросы, крайне актуальные в России с ее ужасающей статистикой домашнего насилия. Как взаимосвязаны мучитель и жертва? Ищет ли одна другого или создает себе? Или, сломанная однажды, зараженная вирусом насилия, она несет его дальше?
В спектакле “Любовь людей” нет бытовых деталей и черт деревенского “мира”, из него удалены персонажи матерей Люськи и Сергея с их попытками свести детей, с воспоминаниями о прошлом и разговорами о Боге. Герои брошены и беззащитны в холодном безвременье, где любовь так легко оборачивается издевательством и смертью. Да и может ли быть иначе в стране, где мудрость поколений воплощается в жуткой фразе “бьет – значит любит”? Какие люди, такая и любовь у них – разрушительная. Любовь мертвеца не дает жить. Любовь живого – как долг, который не может быть оплачен и накапливается день за днем. Герои мечтают о ней, но остаются в пустоте и одиночестве. В спектакле очень мало физического контакта, и это чаще драка, чем объятие. Впрочем, большинство драк, как и в жизни, происходит за сценой.
Боли удается избежать только тому, кто вовсе не стремится любить: вырвавшийся в люди москвич Чубасов весело крутит шуры-муры с продавщицей, но быстро забывает о ней, привозя из столицы новую пассию (замечательно то, что ее персонажа как такового нет в спектакле: он вытягивает за руку зрительницу из зала).
Весна не настанет. И все закончится плохо – еще хуже, чем в пьесе: Серзин менее метафоричен и более жесток к своим героям. Судьба такая… И не может она быть другой там, где главная созидательная сила неотделима от насилия.
