Всего на один месяц жилая квартира в центре Москвы превратится в площадку для спектакля «POSLE» – места для исследования жизни после расставания с любимым человеком. Семь комнат и только семь зрителей на каждом спектакле. Специфика этого проекта, который осуществлен при поддержке Центра им Вс. Мейерхольда, прежде всего, в том, что зрители – это не просто сторонние наблюдатели, но и непосредственные участники процесса. А формат «для одного зрителя» предполагает максимальное погружение в предложенные обстоятельства. Идея проекта принадлежит режиссеру Елене Ненашевой. С ней мы поговорили сразу после премьеры и попытались разобраться во всех хитростях и особенностях спектакля.
Мы сейчас находимся в абсолютно реальном старинном доме в центре Москвы с печкой, черным ходом, лепниной на потолке, и это все не декорации, а настоящая жилая квартира.
Да. И на самом деле это моя любимая история. Этот спектакль начался именно с этой квартиры: я читала лекцию о театре в проекте «Синхронизация», и после нее ко мне подошла красивая молодая девушка с довольно странным предложением. Она говорит: «Вы знаете, я живу на Новослободской в старинной квартире и давно хочу, чтобы там спектакль кто-то поставил или сняли фильм. Вдруг вам это будет интересно».
Надо сказать, что после лекций ко мне часто подходят с разными странными предложениями, и я сначала не отреагировала на это. Потом прошло, наверное, около месяца, у меня появился какой-то свободный день, и я подумала – почему бы не съездить, не посмотреть пространство? Конечно, когда я приехала и увидела его, то поняла, что оно абсолютно театральное по своей эстетике. Хозяева очень много путешествуют, у них очень хороший вкус, очень много интересных, антикварных вещей. И сам этот дом входит в культурное наследие Москвы: все двери, которые мы видим, полы – им всем больше 100 лет. Здесь все настоящее, фактически нам не понадобилась работа художника-сценографа – весь интерьер мы сохранили. Большой вклад был только со стороны художника по свету Саши Рязанцева, номинанта «Золотой маски». Он придумал световые решения для всех комнат, как обыграть пространство в них и сделать его еще более атмосферным.
А хозяева и сейчас продолжают здесь жить?
Да, они здесь живут.
Они выходят в каждый вечер в 6 часов и до 22 где-то гуляют?
Да, у нас такая договоренность, что они просто уходят на время спектаклей. Я, например, очень люблю, когда заканчивается последний спектакль, и в этот же момент возвращается хозяйка квартиры. На зрителя это производит колоссальное впечатление: они понимают, что все это – никакая не легенда, а жилая квартира.
Коты тоже местные?
Да, коты достались нам вместе с квартирой. Их предлагали увезти, но когда я их увидела, то сразу влюбилась в них и сказала, что «нет, вы что, коты должны остаться». Но они активно «отрабатывают» только первые 2 спектакля, а потом засыпают где-нибудь. И даже уже есть люди, которые приходят с целью увидеть кота и говорят: «Мы видели только одного кота, где второй?». Мы отвечаем: «Он спал. Артист Гриша устал и уснул, где-то спрятался к третьему спектаклю».
Posle – это спектакль о расставании, жизни после отношений. Обычно все стараются сделать что-то о любви, а вы взялись за тему разрыва. С чем это связано?
Во-первых, вы очень точно подметили, что большинство произведений искусства направлено на начало отношений, и всех интересует вопрос, как же люди влюбляются друг в друга. А мне кажется, что вопрос, как люди перестают друг друга любить, гораздо интереснее и объемнее. Ты должен ставить про то, про что знаешь, в чем понимаешь. И у меня была своя личная история, когда я очень сильно любила человека, мы были вместе много лет и потом расстались. И для меня искусство – это способ отрефлексировать какие-то темы, которые меня волнуют, этот спектакль – такая своеобразная попытка разобраться, почему так произошло. И я разобралась.
Я сейчас столкнулась с ситуацией, что моя знакомая боялась рекомендовать спектакль подруге, потому что у той было неприятное расставание. Это же действительно больная тема, и спектакль сложен тем, что в каждой комнате ты проигрываешь все эти ощущения раз за разом. Это психологически непросто.
Да, к нам приходят два типа зрителей. Первый – это те, у которых все прекрасно. Вчера был мужчина, который 30 лет в браке, счастлив, выдал дочку замуж недавно, и все у него замечательно. Такие люди приходят не столько даже за темой расставания, сколько за самим новым форматом – спектакль для одного зрителя. Потому что мы фактически первая русская команда, которая сделала такой формат у нас в стране. До этого привозились спектакли европейские, которые адаптировались. Такие спектакли зрители смотрят немного по-другому. Им очень интересно, им нравится, они погружаются в эти разные роли, но какого-то катарсиса с ними не случается.
Второй тип – мой самый любимый, как режиссера: это как раз те самые люди, которые недавно пережили расставание и приходят к нам с этой больной темой. Они совершенно потрясающие: неважно, в какую сперва комнату они заходят, – они выходят и практически сразу начинают плакать. И потом очень эмоционально смотрят спектакль.
У нас есть одна из ролей у актрисы, где она играет любовницу. Это такая встреча любовницы с бывшей женой. И сама девушка (Екатерина Дар – прим. ред.), которая играет эту роль, по-человечески очень хорошая, но она мастерски сделала отрицательную такую героиню. Она мне тоже говорит: «Мне так тяжело, потому что ко мне приходят девушки и начинают плакать, особенно те, кто пережили то же самое. И мне хочется выйти из роли, обнять ее и сказать, что все закончится хорошо, не волнуйся». Конечно, так делать нельзя, тебе нужно оставаться в предлагаемых обстоятельствах. Но такое сильное эмоциональное переживание – это то, для чего существует искусство. И это один из способов как раз вылечиться и пережить это расставание. Поэтому даже жанр спектакля я сама определяю как арт-терапию.
Не site-specific?
Да. На самом деле, мы говорим о том, что это формат и site-specific, и pop-up, потому что ровно месяц спектакль существует в этом конкретном месте. Но с точки зрения опыта для зрителя я отношу это к арт-терапии.
Для артистов это тоже арт-терапия, или они исключительно отыгрывают роль?
Все артисты очень сильно вовлечены. Мы с Настей Букреевой, нашим драматургом, начали работать в конце ноября, и уже 1 февраля состоялась премьера. Есть два разных пути, которые проходят мужчина и женщина. Первую половину текстов Настя написала сама, а я параллельно в это время начала встречаться со всеми артистами и разговаривать с ними о расставании, о том, что это такое и какой опыт был у них самих. И потом все их истории мы включили, вплели документально во вторую часть текстов, в которых очень много личных моментов. Вы как зритель можете этого не знать, но артист рассказывает вам то, что было в его жизни. Допустим, наша звуковая дорожка, которую вы слушаете, пока идете, – это все практически полностью мысли артистов, скомпонованные драматургом. Поэтому здесь достаточно большой личный вклад каждого артиста.
Есть ли принципиально разный подход к женской и мужской истории? Ведь они по-разному на все реагируют, в том числе и на расставание. Женщины обычно более эмоциональные, а мужчины – замкнутые.
Нет, конечно, они отличаются. Опять же, когда мы говорим про формат интерактивного спектакля, то помимо текста, искренности и переживания в этом должен быть элемент провокации. Мы этого не скрываем, и там есть внутри такие придуманные режиссерские ходы, которые немного выбивают у вас почву из-под ног, заставляют вас выйти из этой привычной зоны комфорта и попробовать что-то для себя совершенно новое, другое.
Эти механизмы по-разному работают для мужчин и женщин. Как заставить девушку эмоционально воспринимать спектакль – это один набор инструментов, для мужчин он немного другой. Мы старались это тоже учитывать.
Со зрителями идет очень тесный контакт: эмоциональный и даже тактильный. Не все к этому готовы. И реакция может быть непредсказуема.
Во-первых, я все-таки верю, что люди в целом должны быть вменяемыми. У нас все про спектакль проанонсировано и написано. И большинство зрителей приходит с осознанием, куда они попали. Но при этом с артистами мы достаточно много работали в формате тренинга, мы сделали большое количество предпоказов, чтобы учесть все возможные нестандартные ситуации. И существует очень четкое правило, что если приходит закрытый человек, который не готов находиться в какой-то тесной коммуникации с артистом, то мы никогда не применяем ни эмоционального, ни физического насилия к зрителям. И мы этому человеку даем возможность немножечко отстраниться и просто услышать эти истории со стороны.
Для самого человека это, конечно, не очень хорошо, неполное вовлечение в процесс обедняет его опыт. Тогда этот спектакль, который придуман как интерактивный, становится более похожим на традиционный. Глубина потрясения и погружения зрителя зависит в первую очередь от самого зрителя, от того, насколько он готов сыграть по этим правилам, насколько он сам готов быть искренним.
Вы присутствуете на каждом спектакле?
Да, практически на каждом спектакле. Либо я, либо продюсер.
Вам интересно следить за реакцией зрителей? Я объясню, почему спрашиваю. Я была на предпоказе, и там были журналисты, блогеры. Это уже насмотренная публика, которую сложно удивить. А вот реакция человека, который сталкивается с таким форматом впервые, намного интереснее.
Это моя самая любимая часть этого спектакля. Я вообще сделала спектакль именно из-за реакции людей, потому что это просто фантастика. Таких реакций – целый спектр. Например, вот мужчина средних лет выходит из ванной комнаты со словами: «Это бомба!». И дальше не может никуда идти, ему уже нужно заходить в следующую комнату, и мы вынуждены группой ждать, пока он вообще отдышится и поймет, что с ним произошло. Меня как режиссера всегда очень сильно трогает, когда история попадает в сердце зрителя: они начинают плакать, или вдруг их что-то ужасно смешит. Начинается «комната», а оттуда прям хохот льется, человек не может остановиться. Потому что это тоже реакция на что-то нестандартное. Мне кажется, это потрясающе.
Форма коммуникации в театре должна меняться со временем. Это один из самых интересных вопросов для исследования: как нас сегодняшних, более закрытых, переполненных всевозможными впечатлениями, погрязших в гаджетах, растормошить, заставить чувствовать, говорить друг с другом, проживать что-то. Мы как раз очень любим, когда начинают приходить обычные люди. Потому что когда приходят критики, блогеры, журналисты, – вы совершенно правы, – это насмотренная аудитория, которая всегда смотрит любой спектакль немного с ощущением «я знаю, как все будет». А когда приходят новые люди, которые открыты для контакта, то это самое ценное. И такие взаимные потрясения у артистов случаются именно с такими зрителями.
Уже прошли премьерные показы. Были какие-то казусы или смешные моменты?
Да. Пару дней назад к нам пришла молодая девушка, которая настолько вжилась в предлагаемые обстоятельства, что она просто страстно поцеловала одного из наших артистов. Мы такого не ожидали. Думали, что в ванной может что-то случиться со стороны мужчин-зрителей, но то, что придет молодая девушка и так включится в эту игру, мы не ожидали. А она еще потом написала мне: «Спасибо огромное, гениальный спектакль, мне ужасно все понравилось. Я приду еще не раз». И мы говорим нашему артисту: «Готовься».
Я догадываюсь, о какой комнате идет речь. Я тогда, наоборот, думала, что сейчас поцелуют меня, и про себя говорила: «Только не целуй, не целуй…». Понимания, где этот «стоп» и есть ли он, не было.
Нет, такого нет. Мы уважаем границы комфорта зрителей. Там есть, разумеется, тактильное взаимодействие, но оно в пределах допустимого. И опять же, если артист берет вас где-то за руку, и вы ее убираете, то все – он уже не будет что-то делать дальше. С ним проведен такой тренинг, он больше не будет настаивать на своем.
Это уже тонкая психология, т.е. надо считывать человека с первых моментов.
Конечно.
Есть какая-то логика в нумерации комнат. Потому что я начинала с 6-й комнаты и поняла, что для меня это был идеальный сценарий. Действие развивалось постепенно: завязка, кульминация и развязка. А как по вашему мнению?
Мне кажется, все очень сильно зависит от самого человека. На самом деле, смотреть можно в любом порядке, а дальше – кому что нравится. Потому что в каждой комнате у нас разная степень накала – это, разумеется, сделано осознанно. Все равно у спектакля должен быть темпоритм. И если сделать 7 комнат супернасыщенных, которые вас шокируют, то зритель сойдет с ума. Он на 3-й комнате вообще выключится и перестанет понимать, что с ним происходит. Это не совсем верный путь. Поэтому я осознанно продумала эти комнаты так, чтобы у человека была возможность выдохнуть. Почему, например, есть 2 комнаты без людей с аудио-, видеоинсталляциями? Чтобы зритель мог немножечко прийти в себя, чуть-чуть расслабиться, подготовиться к следующей комнате уже с артистами.
А дальше все делится на 2 типа людей: есть те, кому нравится начинать с шокирующего, а потом немножечко расслабляться к финалу, и наоборот – есть те, кому нужно больше времени чуть-чуть включиться, понять правила игры и потом уже попасть в эти самые драматические комнаты. Все очень индивидуально. Но мы всегда смеемся, говорим, что для мужчин идеально заканчивать на первой или второй комнате.
Вы обсуждаете поведение зрителей с артистами после спектакля?
Мы не обсуждаем зрителя в контексте каких-то личных вещей. Например, у нас есть одна из комнат, которая придумана как место, где рассказывается история. И у нас железное правило, что эти истории остаются между артистом и зрителем, они друг другу рассказали, мы никогда не позволяем себе в это личное пространство никак проникать. Хотя мне ужасно интересно: я, например, сама бы хотела сыграть эту роль. Это моя любимая комната.
Кухня?
Да. Потому что через тебя проходит куча людей, они рассказывают какие-то потрясающие истории из своей жизни. Это ужасно интересно, и для артиста это очень хорошая школа импровизации. Сейчас, когда прошли первые предпоказы и спектакли, когда все в хорошем смысле расслабились и себя отпустили, здесь начинается самое интересное. Потому что я иногда прохожу мимо комнаты, вдруг слышу какую-то фразу, которой нет в сценарии. Артисты стараются подстроиться под зрителей. Очень многие это отмечают. Они говорят нам, что удивились, насколько артист среагировал на них конкретно.
Мне тоже так показалось. Особенно на кухне, потому что там разговор был похож на батл или игру в пинг-понг.
Да, она так придумана, там для нас важнее всего зрительская история. У обоих задействованных там артистов максимальная свобода импровизации.
Сколько всего составов?
Два состава. Но они меняются не так, что сегодня один состав, завтра – второй: все ребята распределились по парам в течение месяца, кому как удобно; ни один живой человек не может 28 дней подряд сыграть нон-стоп. Это такой жесткий достаточно формат – по 4 спектакля за вечер. Очень интересно, что поскольку мы во многом шли от артистов, то и роли очень по-разному сделаны. Допустим, раз вы говорите о батле, то мне кажется, что в «кухне» вы были, скорее всего, с Максимом Пономаревым.
Да, с ним.
Для него «кухню» мы придумали именно как провокацию или спор. У него есть эта конкретная позиция, что нет никакой любви и все. И как раз мы вынуждаем зрителя с этим поспорить.
А есть, например, Рональд Пелин, который в этой же комнате занят, – чудесный наш артист с волшебными кудрями. Я не знаю, как он это делает, но он просто садится напротив зрителя, задает первый вопрос: «Как это произошло?». И дальше просто молчит 5 минут, потому что люди хотят ему рассказывать все о своей жизни, а потом не хотят уходить из этой комнаты.
Спектакль будет идти всего 28 дней?
Да.
Будет ли какое-то продолжение этой истории?
Спектакль идет 28 дней, потому что помещение жилое. Спасибо огромное хозяевам, что они пошли нам навстречу, и мы тоже в эту историю вложились, например, мы поставили в квартиру суперсовременную охранную систему. И везде есть камеры, сенсорные датчики, чтобы не дай бог ничего не случилось, что тоже затратно с точки зрения продюсирования. Поэтому говорить о том, будет ли продолжение… С одной стороны, мне нравится история, что этот спектакль существует только месяц. Получается, что он исчезнет с последним днем зимы, т.е. 28 февраля мы играем, наступает весна, наступает новая жизнь, и этот спектакль-расставание исчезает. Мне кажется, это красивая метафора.
С другой стороны, мы очень любим спектакль и хотим, конечно, съездить в Питер на гастроли, где много таких пространств, и, скорее всего, весной поедем. Может быть, мы найдем просто другое пространство, совершенно противоположное. Возможно, это будет какой-нибудь ультрасовременный лофт, в котором по-другому все это зазвучит. Пока оставляем такой открытый финал.
Последний вопрос: ваш совет для зрителя, который приходит и не понимает, куда он попал. Что ему делать?
Мне кажется, очень важно всегда в любых ситуациях сохранять адекватность и помнить, что вы пришли в театр. У нас на каждом спектакле есть администратор, а также всегда дежурит либо режиссер в моем лице, либо продюсер. Поэтому если вдруг вы осознали, что не понимаете, куда вы пришли, то выйдите, тихонечко скажите на ухо кому-то из нас: «Я не понимаю, что происходит». И мы поможем.
