Fulcro и где он обитает

Редкий петербуржец доедет до Курляндской улицы, если ему не надо туда на работу. Однако после появления здесь театрального проекта Fulcro промзона в малоизвестной части Адмиралтейского района становится всё популярнее. Освоение индустриальных пространств творческими проектами идёт уже не первый год. Это по-прежнему связано со множеством трудностей, особенно если проект постоянный.

Название театра Fulcro переводится с португальского буквально как «точка опоры».

Площадка начала свою работу в октябре 2020 года в здании бывшего пивоваренного завода «Степан Разин» и несмотря на пандемию смогла стать успешной: билеты на спектакли разлетаются за час. Труппа состоит из молодых выпускников седьмого набора мастерской Вениамина Фильштинского. Они выглядят, думают и взаимодействуют с реальностью как самые настоящие авантюристы, у которых хватило личного окаянства создать независимый театральный проект в 2020 году. Смелой атмосфере вторит и внешний антураж постройки конца XVIII века с кирпичными стенами и разрисованными граффити колоннами.

Мы поговорили с Дарьей Шаминой, режиссёром и куратором проекта, о том, как вместе с актерами построить театр внутри завода и не сойти с ума.

Вход на территорию завода строго по пропускам.

«Наш театр функционирует как театр только в дни спектакля. Тогда мы разблокируем замки, ставим собственную охрану, на входе стоят администраторы, которые проверяют билеты. А дальше есть система навигации, потому что тут непростая логистика», — говорит Дарья, пока мы из светлого фойе переходим по широкому тёмному коридору со сводчатыми потолками в другой корпус.

По пути нам встречаются люди с бейджами, а издалека слышен шум строительных работ.

«Весь пивоваренный завод “Степан Разин” — это фактически квартал, — поясняет Дарья. — Это комплекс зданий, помещений, из которых владельцы формируют культурный кластер. На сегодняшний день здесь есть несколько резидентов. В одном из самых больших помещений на первом этаже литеры А мы играем спектакли. Этот корпус построен в 60-е годы XX века. Когда мы сюда только пришли, здесь всё было прямо советское и заводское. Сейчас он уже отреставрирован. Мы расположились там, а один из спектаклей планируем играть в пространстве XVII века. Там есть зал с колоннами, который идеален для наших проектов».

Попасть в зал с импровизированной сценой действительно непросто. После коридора мы выходим на улицу — если не знать, что где-то здесь люди играют и смотрят спектакли, сложно догадаться, во что превратится нынешняя масштабная стройка на территории завода. Чтобы оказаться в «собственной Нарнии», как театр называют соавторы, нужно быть своим человеком. Ну или внимательно смотреть на указатели.

Первое, что бросается в глаза в зале — гигантские дыры в потолке, оставшиеся от заводских чанов.

«Мы очень испугались, когда вошли и увидели эти дыры. Подумали: “Блин, акустика сейчас будет…” Самое страшное — это когда звук летает. Ты не понимаешь, как с этим работать. А здесь нет ни задержки, ничего. Подзвучка все равно необходима, не будут же актеры орать. Но она работает безупречно. Ты просто ставишь микрофон и всё», — комментирует куратор проекта.

— Сложно с технической точки зрения ставить спектакли в таком пространстве? Внутренняя архитектура как-то влияет на акустику, свет?

— Зависит от места. Например, в фойе, где мы делали первые два кабаре, было очень красиво! Но невероятно сложно со звуком. У нас было расположено две колонки, как это обычно принято, но в таком помещении нужно было по всему пространству разместить определенное количество маленьких колонок. К этому мы пришли уже после того, как выпустили два спектакля.

В основном пространстве стоит амфитеатр, который не разбирается. За черной стеной упакованы декорации. Для «Нашего Класса» мы делаем из этого пространства black box. Ещё у нас есть буфет, а позже мы хотим сделать здесь масштабную инсталляцию. Надеемся, что она войдет в систему спектакля.

— Постановка спектакля зависит не только от актеров, но и от работников сцены. Сложно было найти техников и монтажников, которые взялись бы отвечать за такое пространство?

— У нас прекрасные продюсеры, которые помогали нам с командой. Нашего технического директора Максима Кауфмана мы встретили на заводе. Он не занимался театром, но знает завод буквально до проводочка. Без него мы бы не вывезли, потому что это огромное пространство, в котором сложно разобраться, а он с ним работает. Сейчас у нас есть возможность потихонечку отходить от того, чтобы просить актеров помогать в монтажных работах. Но у нас все ещё студийная система. У нас нет наёмных рабочих. Мы как бы не играем спектакли, мы строим театр вместе.

— То есть, вы буквально собирали театр собственными руками?

— Ну да. Амфитеатр на восемьдесят процентов построен нами. Мы собирали паллеты по всему заводу, просили их у других резидентов. Говорили: «Ну, пожалуйста, вы всё равно их много заказываете». Потом билеты стали хорошо продаваться, закупили паллеты сами, наняли рабочих, достроили амфитеатр…

У нас один из помрежей отвечает чисто за клининг. Это же огромное пространство, которое надо убирать, а на заводе параллельно постоянно идут строительные работы.

Мы не можем из-за этого репетировать каждый день. Однако все идут нам навстречу, и когда у нас нет спектаклей и репетиций, работы идут суперактивно, чтобы потом дать нам возможность спокойно сыграть и поработать. Это колоссально на самом деле. Уровень включения менеджмента завода поражает.

— Как вы выбирали пространство?

— Мы не выбирали.

— Пространство выбрало вас?

— Случай. Началось все вообще с того, что один молодой студент сказал: «Я видел “Наш класс” шесть раз, вам точно надо остаться вместе. Я думаю, вам может подойти вот это пространство». Я сама никогда не была в этом районе, при том, что живу в Петербурге больше 10 лет. У нас был очень важный запрос на пространство. Подвальчики, андеграунд — нам это совершенно не подходило, потому что у нас было одно требование. У нас есть восьмиметровая стена «Нашего класса». И главное в техническом задании было, чтобы восьмиметровая стена вставала в это пространство. Это тяжело. Это 8х4 метра и это надо куда-то поставить.

Мы сразу понимали, что, скорее всего, нам подходит нечто индустриальное, заводское. Но мы были вне контекста и не знали, какого рода кластеры существуют в Петербурге, помимо, понятно, Новой Голландии. Оказалось, что здесь есть нечто более подходящее нам по ощущению, по духу и без огромной многолетней концепции, как у Голландии.

Здесь наша восьмиметровая стена настолько ровно вписывается между колонн… По замыслу она движется. Это механический привод, сзади стоят актеры, которые везут стену вперед. На учебной сцене была возможность маневра. Здесь, если что-то пойдет не так, стена просто въедет в колонну и застрянет. Мы думали, как эту проблему решить. Наш технический директор сделал для неё рельсы, по которым она едет, и теперь это имеет совершенно магический эффект. Там вообще нет зазора, стена проходит ровно между колонн — в миллиметрах.

— Легко ли работать с таким пространством с художественной точки зрения?

— Пространство совершенно невероятной красоты. Вот эти круги от чанов — это что-то среднее между Чернобылем и послевоенной Варшавой, и все это сочетается с темой наших исследований. «Наш класс» мы адаптировали под пространство, но технически это несложный спектакль. Он аскетичен. Пространство потолка у нас задействовано лишь постольку-поскольку: оттуда идет свет, но это всё. В следующих историях и в кабаре мы очень хотим научиться работать с пространством осмысленнее. Наша главная задача — раскрыть потенциал пространства. Мы договариваемся с художниками, которые, на наш общий взгляд, умеют осмыслять пространство, а не переделывать его. Нам важно сделать так, чтобы это зажило как театр.

У нас будет спектакль «Тёмные дни». Это наш долгострой, мы два года его уже делаем, переосмысляем, берем паузы. Здесь есть абсолютно безупречное пространство для этого спектакля, оно идеально. Я как режиссер это чувствую, актеры это чувствуют. Но это сложно с точки зрения конфигурации — с кучей выходов, с разной высотностью. Там в одном пространстве четыре разных уровня высоты. Оно все такое суперстранное, в старом корпусе XVIII века, с окошками-бойницами, с чугунными колоннами и так далее. Это круто, но как его раскрыть? Я точно знаю, что это возможно, но должен помочь художник, который круто работает с пространством.

В сущности, для этого места и не нужны никакие декорации, не нужно ничего строить отдельно. Пространство само по себе и есть декорации. У нас замечательные художники по свету, это подарок судьбы. С ними ты понимаешь, что можно просто расслабиться. У нас вообще команда подобралась очень классная. Это большое везение. Ты знаешь, что твой художник тебя понимает и все чувствует.

— Какие условия пространство диктует для зрителей? Приходилось ли менять что-то в самих постановках при переносе со студенческой театральной сцены на завод?

— Да, в самом начале, когда мы запустили «Наш класс», у нас было две зоны. Партер, где люди сидят на одном уровне со сценой. У нас нет сцены, это такой принципиальный момент, что мы на одном уровне со зрителями. Дальше поднимается амфитеатр. Был момент, когда в один из дней очень много людей сконцентрировалось в партере, и потом зрители говорили, что какие-то эпизоды было не видно. Я понимала, что это проблема, и уже ко второму спектаклю мы их решили: изменили принцип рассадки и вывели в вертикаль ряд «лежачих» мизансцен. Потом дальние ряды амфитеатра жаловались, что тихие моменты в спектакле не слышно. Мы провели новый серьезный чек по оборудованию и вывели звук на нужный уровень. Мы слышим, что нам говорят и всячески пытаемся это корректировать.

Ещё у нас сложно добраться до зала. Сначала мы водили зрителей. Но после первых спектаклей поняли, что в этом есть неуловимая доля насилия. Мы стали думать, как это изменить. Разработали с дизайнером ненавязчивую систему навигации, поняли, как правильно развесить указатели. Разработали и ждём: получится, не получится? В итоге всё получилось! Вообще никто не потерялся.

Нельзя думать, что кто-то глупее тебя и не найдёт дорогу к искусству. Найдёт, как мы выяснили, и очень даже легко.