Дерзкое хулиганство или заседание масонской ложи? Безудержная вечеринка или страшный суд? Шабаш или философские диспуты? А, может, всё сразу?
Говоря о любом спектакле или перформансе, мы неизбежно пытаемся подогнать его под знакомые понятия и описать привычными жанровыми терминами, чтобы разместить в своей картотеке впечатлений и успокоиться. Классифицировать “Последнего масона” – занятие неблагодарное и априори безнадёжное, это действо не вписывается ни в какие рамки.
Стоит начать с оговорки – любые разговоры о спектакле будут неизбежным спойлером, и, хотя мы попытаемся лишь чуть приоткрыть занавес в этот чумной мир, для полного эффекта рекомендуется посещать его без предварительной моральной подготовки. Правда, зрителям должно быть больше восемнадцати лет – в спектакле присутствует мат и распитие алкогольных напитков, да и поднимаемые здесь темы детскими никак не назовёшь. И если вам уже кажется, что “Последний масон” окутан туманом мистификаций и загадок, – вы правы, но чего вы хотели от перформанса, ключевой темой которого является самое тайное общество в мире, на протяжении нескольких веков обраставшее слухами? Даже место его проведения вы узнаёте только после приобретения билета.
“Последний масон” – детище режиссера Данила Вачегина, инстаблогера Максима Косьмина и мультифункционального холдинга “ОПГ Добрых дел”, развивающего культуру творческого гостеприимства. И если заслуга Косьмина главным образом в том, что спектакль проходит в исторически значимой квартире с воссозданным антуражем начала XX века, на фигуру режиссера, небезызвестную в современном театральном пространстве, стоит обратить особое внимание. Чего можно ждать от Вачегина, позиционирующего себя как “человек-метамодерн”, одного из авторов социально-культурного проекта “Театр. На Вынос”, намеренно отказавшегося от восприятия театра как храма искусства и организующего уличные перформансы с участием случайных прохожих? Чего угодно.
Когда только начинаешь знакомиться с “Масоном”, создаётся впечатление, что всё это – тщательно спланированное хулиганство. Чего только стоят десять заповедей бара “Отречение” на его официальном сайте, среди которых “Не наложи на уста свои печать молчания – отвечай, когда тебя спрашивают, и когда не спрашивают – тоже отвечай” и “Помни, что не был ты рабом в земле египетской, уходи до того как тебя изгонят”. Общий ироничный тон не отпустит вас до конца – здесь умело балансируют между серьёзностью и шуткой. Велик соблазн назвать всё происходящее абсурдом, но сами авторы склоняются к “случаю исторической дискретности” – благодаря нехитрым приёмам, ориентация во времени и пространстве внутри этих стен ощутимо сбоит.
Магия начинается, когда двенадцать гостей, четыре перформера, двенадцать бутылок вина и “один святой дух” встречаются на квартире одного из самых неоднозначных общественных деятелей XX века Василия Шульгина – путешественника, публициста, человека, лично принявшего отречение у Николая II, первого свидетеля конца эпохи. Наслаждайтесь своей затянувшейся ночью 1917-го – старый мир разрушен, новый ещё не построен, и не осталось больше ни прошлого, ни будущего. Власть низложена, законы отринуты, вместо них вам предлагают новый: “Главное – чтобы было весело”.
Это эстетика гибели, наслаждение катастрофой и обаяние пограничного состояния. Это воплощение стихов футуристов и текстов мрачных петербургских символистов, щедро приправленное кафкианской абсурдной безысходностью – то и дело кажется, что герои не могут покинуть свою “нехорошую квартиру” и пойманы в какой-то безжалостной временной петле. Это то, что получается, когда сюрреализм Леонида Андреева и изломанная эстетика “Победы над солнцем” встречаются с реальностью, которая в своём революционном угаре оказывается куда страшнее самых смелых фантазий будетлян.
В этом спектакле, замешанном на теориях заговора, революции и декадентном очаровании Серебряного века, почти нет привычного деления на артистов и зрителей. Перед вами не выступают и не пытаются донести какой-то духовный посыл, вас исподволь вовлекают в действие, стирая границы между явью и сном, между литературными персонажами и реальными историческими личностями – не принуждая, а заинтересовывая так, что вы сами сделаете первый шаг к бару и сами первыми улыбнётесь, смотря в глаза мятежному Иешуа.Через какое-то время всё, что могло смутить поначалу, укладывается в голове и воспринимается как должное, ведь даже фамильярное обращение с гостями в этих стенах – не признак неуважения, а неизбежное следствие близости и единства. Вы уже здесь, значит, вы свои, а для своих не должно быть условностей и официоза.
И дело даже не в вине, которое щедро разливают гостям Шульгина – просто крайне трудно остаться равнодушным к их нигилизму, к литературному сумбуру, переплетающему Булгакова, Достоевского, Ильфа и Петрова, библейские сюжеты с фривольными частушками, масонские ритуалы со спиритическим сеансом, канцелярит с заклинаниями, философские речи с откровенными издевательствами. Не сопротивляйтесь их куражу, оставьте за дверью поиски смысла и своё понимание того, каким должен быть театр – и вы не пожалеете. Смейтесь, когда смешно, кричите, когда предложат (и такое будет), пейте, танцуйте, слушайте, узнавайте героев сквозь пелену веков. Всё происходящее здесь, несомненно, игра, непонятно только, вы – их игрушка, или они – ваша.
По словам режиссёра, спектакль является “динамическим пространством совершенствования духа”, эдаким занятным ментальным тренажёром. Достучаться до нас, сегодняшних жителей тёплых домов в стабильном государстве, непросто, но ребятам это удаётся – вы вроде пришли подурачиться и надурачились вдоволь, а что-то внутри уже сдвинулось, что-то раскрылось уязвимым наружу, повернулось незнакомыми гранями, даже если поначалу ты этого не замечаешь. Вываливаясь на улицу из этого суматошного хоровода аллегорий, с трудом возвращаясь обратно в реальный мир, ты убеждаешься в своём первом впечатлении – да, это театрально-литературное хулиганство, и совершенно непонятно, что из этого было запланировано, а что – лихой импровизацией, похожей на бег по канату: остановишься – упадёшь. Да и какая разница, если в голове у тебя крутится мантрой заученное “главное – чтобы было весело, ведь когда весело – нет границ”.
А весело было.
