На сцене петербургского театра «Приюта комедианта» прошла зажигательная премьера «Вия» в постановке режиссёра Василия Сенина. Впрочем, повесть Николая Гоголя – основная, но далеко не единственная составляющая разыгравшегося действия.
210-й юбилейный год Николая Васильевича Гоголя в России поистине богат на тематические премьеры – только в мае в различных театрах Петербурга состоялось пять премьер по его текстам. Не остался в стороне и «Приют комедианта», завершивший театральный сезон яркой премьерой – спектаклем по бессмертной повести «Вий». Говоря о ней, сам Гоголь утверждал, что лишь записал древнее украинское предание. Его источников, впрочем, историкам так и не удалось отыскать, – и потому «Вий» выделяется даже на фоне остальных произведений главного мистика XIX века.
Василий Сенин, ученик легендарного режиссёра Петра Фоменко, автор многих заметных спектаклей на ведущих площадках России и за рубежом, в 2002-м году с успехом поставил «Ревизора» в Государственном русском драматическом театре в Таллинне. Поработав с комическим текстом, Василий обращается ко второй грани творчества Николая Васильевича, преподнося «Вия» как историю о страхе – о том, «что человек всегда боится того, чего не может себе объяснить, и этот страх иногда может съесть его душу».
На первый взгляд, всё канонично – на сцене со сложными декорациями в виде подвижного деревянного короба с классическими выщербленными дверями церкви, сквозь щели которых то и дело сквозит мертвенный свет, разворачивается история философа Хомы Брута и двух его друзей, попавших в ночи на отдалённый хутор. Не выбивается из общей концепции осовремененного народного театра и полёт Хомы и ведьмы, превращённый здесь в интимный, почти эротический опыт. Женской чувственности и нагой натуры в спектакле много, но из песни строк не выкинешь – испокон веков ведьминские сборища презирали моральные нормы, а так как панночка здесь – создание многоликое и олицетворяется сразу тремя девушками, воспринимается это буйство хореографии именно как шабаш. Есть здесь и шинок, и казаки, дворовые девки, бабы, сотник – все элементы классической истории. Однако затем начинается первая ночь испытаний Хомы, и вряд ли можно представить что-то более непредсказуемое, чем то, с чем вынужден столкнуться остолбеневший Хома Брут и зрители, которые только было уверились в мысли, что эта постановка уже ничем их не удивит. Удивит, и ещё не раз. Создатели отлично обыгрывают мысль о том, что самое страшное для человека – то, чего он не понимает.
Сквозь весь спектакль повторяющимся лейтмотивом идёт мысль о том, что сам по себе Вий – это не автономное демоническое создание из ада, а плод массового сознания, некий концентрат детских и взрослых страхов. Об этом говорит и программка, в которой на шестерых актёров лишь две роли – Хома Брут и Вий, и стилизованные под вязь текстовые вставки между актами – «Чужая душа – потемки, а своя…» и «Вий – это колоссальное создание простонародного воображения». Действие не ограничивается повестью, ему тесно в рамках одного произведения – выплескиваясь в шумном угаре бесед и разговоров, оно захватывает другие тексты Гоголя, переосмысляя их в магическом ключе. И если потусторонняя подоплёка «Майской ночи, или Утопленницы» и пересказанного в весьма фривольном тоне, но всё же вполне узнаваемого «Носа» никого не удивит, то на главную фабулу того же «Ревизора» кто-то, возможно, посмотрит новыми глазами. Неожиданно оказывается, что во всех текстах Гоголя, независимо от жанра, можно обнаружить мистическую составляющую – потому и мелькает его стилизованный под Энди Уорхола портрет среди подборки религиозных каббалистических знаков, символизирующих подсознательный человеческий ужас в разрезе истории.
Стоит отдельно сказать о лёгкости, с которой рассказ переключается с комического тона потешных казаков и баб на серьёзный, а затем и по-настоящему страшный. Если поначалу это и выглядит как страшилки у костра, постепенно становится ясно, что именно из этих пересказанных из уст в уста легенд и преданий, из этих произносимых то со смехом, то суеверным шёпотом имён и складывается вот это самое простонародное, хтоническое, сильное верой в него. Это дерзость – вопреки заветам Лавкрафта представить главный ужас не невообразимым и неописуемым, а огромной «бабайкой» из шкафа, знакомой каждому по детским страхам, но дерзость остроумная и удачная.
Постановщики сделали всё, чтобы при очевидных чертах народного театра оно не воспринималось лубком, и у них это получилось. Кавалькада проекций, сказаний, украинских песен и танцев смотрится пёстрым панно, в котором смешивается контраст между смешным и страшным. Сенин отлично играет на бессознательном, сочетая природные материи – плоть, дерево, хлопок, шерсть, фарфор, воду, краску, мерцающие в темноте отблески от ряби по поверхности воды. Вся постановка сама по себе производит впечатление смутных, частично забытых, частично въевшихся намертво элементов народного фольклора.
И что особенно ценно для современных спектаклей – форма здесь является не пустой красивой картинкой, за которой теряется сюжет и содержание, а обложкой для целого альбома историй, героев и концентрированных эмоций. Но пусть вас не обманывает очевидный популизм некоторых приёмов, в каждом из них есть смысл: пугающий этно-хаос исполняется украинской группой «ДахаБраха», в ритуальных африканских масках легко угадываются костюмы для колядок, а зажигательная американской группы Gogol Bordello говорит сама за себя. В этом контексте Хома Брут в блистательном исполнении Вячеслава Коробицина становится своего рода проводником, мостом между залом и сценой – он воспринимается «своим среди чужих», близким и понятным зрителям элементом, примиряющим с происходящим.
Если в антракте в холле ещё царило лёгкое недоумение (преимущественно среди зрителей старшего поколения), то в финале спектакля артистам удалось подкупить всех – независимо от возраста и театральных предпочтений. На зажигательных танцевальных поклонах придирчивая питерская публика аплодировала стоя и возвращала на сцену кинутые в зал в честь премьеры букеты. Эксперимент по воплощению подсознательных страхов в обрамлении элементов народного театра определённо можно считать удавшимся.
