Как это ни удивительно, далеко не все отдают себе отчёт в том, что так называемая “классика драматургии” вроде Островского и Шекспира в момент её создания была острой, современной вещью, а не родилась уже в костюмах двухсотлетней давности. Авторы давали прямые отсылки к понятным публике того времени реалиям, прятали в тексты подсказки и рассчитанные на узкий круг ценителей шутки.
Умение сохранить эту живость и актуальность текста через несколько веков после написания пьесы, привязав её к современности, при этом не скатившись в китч, — большая редкость. Постановке “Женитьбы” Школы драматического искусства это удалось.
Само здание ШДИ устроено таким образом, что зритель не может не почувствовать, что пришёл в храм искусства, с его кипенной белизной стен, спиралями лестниц, репродукциями афиш Альфонса Мухи и живописью Андрея Ремнева. Создатели “Женитьбы” не просто учли это обстоятельство; они вплели его в саму сценографию спектакля. Второй ярус с арками окон, блеск покрытия на полу, доминирующий белый цвет — все это стало частью повествования, притом настолько органичной, что кажется, будто всё это построили здесь только ради того, чтобы рассказать именно эту историю и именно в такой сценической подаче.
Вся сценография “Женитьбы” так или иначе завязана на теме контрастного белого цвета, лишь разбавленного другими оттенками. Образы рукописи на белом листе и капли чернил в стакане воды, заданные оформлением афиш, перетекают в отражение воздушных, выхваченных из темноты прожектором арок в бликующем черном полу и кружащийся в луче света снег. Сами декорации продуманы так, что неизбежно вызывают ассоциации с модой того времени на нарочитую античность, вспомнить хотя бы павильон-руину “Грот” в Александровском саду. Лёгкие, обтянутые невесомой полупрозрачной тканью каркасы с закреплёнными на них обломками скульптурных фризов — отличная находка не только из-за отсылки к дворянскому романтическому увлечению классицизмом в первой половине XIX века, но и потому, что вызывает лёгкий когнитивный диссонанс. Да, умом зритель понимает, что каркасы прочные, что тросы многократно проверены, что лепнина на самом деле гипсовая, — но всё равно задерживает дыхание, глядя на зависшие в воздухе обломки древности.
Контрастен при этом и сам спектакль. В постановке Александра Огарева сочетаются текст Гоголя и цитаты из уже ставших классикой примеров жанра хоррор. Игра теней, шёпоты, маски, — навскидку можно сразу узнать и фильмы Хичкока, и “Лестницу Иакова”, и даже “Оно” Стивена Кинга. При этом, к примеру, оформление повторного визита женихов в стиле зомби-апокалипсиса не вызывает отторжения: напротив, это смотрится вполне закономерным эпизодом. Органична и структурная разбивка повествования на части с названиями наподобие “Медитации” или “Левитации”, и элементы пантомимы, и отсылки к современной поп-культуре. Авторам спектакля стоит аплодировать стоя хотя бы за безупречное чувство меры: “Женитьба” смотрится легко, практически без сбоев в зрительском восприятии, и оставляет крайне приятное послевкусие.
Об актёрской игре был бы смысл подробно рассказывать, если бы кто-то действительно выделялся в лучшую или худшую сторону, но “Женитьба” ШДИ — не тот случай. Здесь на своём месте абсолютно все: и сочащийся неуверенностью Подколесин (Игорь Яцко), и неуловимо напоминающий молодого Евгения Миронова Кочкарев (Андрей Харенко), и чётко рассчитывающая свои силы Фёкла Ивановна (Мария Викторова). При этом вся красота и искренность игры строится ещё и на изящно вплетённых в повествование мелочах. К примеру, Агафья Тихоновна (Александрина Мерецкая) с детской непосредственностью прячется в угол в моменты смущения, а своим набором сцен без слов, с облаками над кроватью и светящейся луной под подушкой создаёт очень живой и трогательный образ. В то же время слуга Степан (Николай Гонтар) отвечает за хтоническую составляющую спектакля, маяча на заднем плане то с зеркалом, то с ножом и неуловимо притягивая взгляд. Если взять отдельно их взаимодействие с Подколесиным, то тут уже чувствуется даже не Хичкок, а Линч.
Но само по себе всё перечисленное — лишь части. В общее, единое и очень гармоничное целое его собирают “фантомные персонажи” – хор театра. Через весь спектакль проходит совершенно сказочный хорал из переплетения имён женихов, невнятных шёпотов, отдельных вокализов и песен акапелла. Оно идёт волнами, заполняя фон в моменты, когда герои задумались, или спят, или впали в кататонию, или разошлись по своим делам, — а декорации изменяются, почти беззвучно откатываясь в новую конструкцию. Это настолько идеально отлаженный механизм, что воспринимать звук отдельно от спектакля в принципе было бы возможно, но впечатление было бы неполным. “Женитьба” выстроена так, что “работает” именно в комплексе, а не отдельными фрагментами.
Постановка ШДИ в конечном итоге вышла светлым, ярким и очень живым образцом того, как нужно ставить классику в современности, не оскорбляя при этом исходный текст. Да, там есть, может быть, одна или две сцены, которые работали бы лучше, будь они слегка покороче, но в целом это прекрасный синтез, в котором нет ничего лишнего. И если вы ещё со школьной скамьи недоумевали, почему до сих пор никто не взял фразу «…если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» и не обыграл это, как составление фоторобота, — знайте: это наконец-то сделали.
