В январе 2019-го года в рамках фестиваля «Золотая Маска» Санкт-Петербургский Большой драматический театр им. Г.А. Товстоногова представит в Москве ряд спектаклей, среди которых – “Губернатор” по рассказу Леонида Андреева. Постановка Андрея Могучего уже собрала целый букет высших театральных премий, отметивших работу художников, актерскую игру, световое оформление спектакля и потрясающую работу гримеров. Билетов на “Губернатора” практически не достать: несмотря на привычные для “БДТ” внушительные ценники, показы неизменно начинаются при аншлаге. И всё же каждый раз находятся зрители, которые уходят со спектакля, не досидев даже до середины. Что же с ним не так?
Символизм на службе революционных идей
В центре сюжета – Петр Ильич, губернатор неназванного города, терзаемого голодом и забастовкой рабочих. Во время очередной массовой демонстрации, измотанный бунтом и невозможностью выполнить предъявляемые ему требования, в порыве раздражения на кидающихся камнями рабочих губернатор отдает команду стрелять, взмахнув белым платком. Результатом этого жеста становятся сорок семь трупов, из них девять женщин и трое детей. После расстрела в городе воцаряется мир, рабочие возвращаются к станку, действия губернатора оправданы всем его окружением, однако с того самого дня он не может отыскать покоя нигде. Он становится одержим своим поступком и его последствиями, и вся его жизнь превращается в мучительное ожидание неизбежного отмщения.
Рассказ основоположника русского экспрессионизма Леонида Андреева стал зеркалом его мыслей по поводу двух исторических событий – Кровавого воскресенья 9 января 1905-го года и убийства эсером московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.
Андреева никак нельзя назвать типичным революционным писателем: он не спешит осуждать власть и одобрять действия угнетенных классов, для него революция – это неизбежный исторический поворот, восстанавливающий многовековую несправедливость, подобно огромному маятнику, который замедляется в высшей своей точке, чтобы начать движение назад. Так, сам губернатор в рассказе в своем праве, но что-то сильнее берет верх – древний закон, требующий ответить кровью за кровь. Концепция “Да воздастся каждому по делам его” закручивается спиралью, превращая рассказ и спектакль в оду исторической неизбежности.
Industrial и черно-белое кино
Андрею Могучему и его команде удалось перенести рассказ на сцену, визуально воплотив узнаваемый стиль Андреева на грани между бытом и сюрреалистичностью. Здесь ежеминутные заботы сплетаются с чем-то куда более древним, оно – тревожное, гнетущее, инфернальное – прорывается сквозь пелену серой повседневности то в кошмарных снах губернатора, то в отчаянном, выматывающем монологе рабочего, то в едва слышном шепоте матери убитой девочки, и усиливает с каждой сценой ощущение тревоги и… обречённости.
Как и сам Андреев, Могучий не дает ни намёка на интригу, ни шанса на спасение героя – всем ясно, что губернатор будет убит. Всё предопределено даже не его взмахом платка и убийством рабочих, а самим ходом истории, обретающем голос в анонимном письме “рабочего”: “Народ просыпается! Пока он только еще во сне ворочается, а у вашего дома подпорки уже трещат, а вы погодите, как он совсем проснется!”.
В тексте рассказа Андреев мастерски передает ощущение невозможности отвратить возмездие, и, согласно древнему закону “правда есть то, во что веришь”, мысль об убийстве губернатора, подобно эпидемии захватившая город, обретает материальность. В это поверили его враги и друзья, поверил и он сам, так что о будущем покушении все говорят, как об уже свершившемся факте. В театре это ощущение создаётся с первой же сцены, в которой двое спустившихся из-под потолка и отстегнувших громоздкие железные крылья человека расстреливают губернатора в его кровати через подушку. Эта картина повторяется снова и снова, она не отпускает губернатора ни ночью, когда он просыпается от своего крика, ни днём – из сцены в сцену он таскает с собой расстрелянную подушку, будучи не в состоянии даже на минуту отпустить назойливую, невытравимую мысль о своем убийстве.
Создатели спектакля мешают жанры и стили, превращая происходящее на сцене в калейдоскоп пёстрых, но в то же время тусклых и страшных картин. Шумовой фон завода сплетается с “Симфонией гудков” Арсения Авраамова, композиции Олега Каравайчука чередуются с фрагментами радиоспектакля «Die Hamletmaschine» «EinsturzendeNeubauten», которых по праву можно назвать основателями жанра industrial в музыке. Оглушительные сцены сменяются не менее пугающей тишиной, в которой необычайно пронзительно звучит тихий голос, и в целом всё звуковое сопровождение похоже на волны предштормового моря, так что даже звенящая тишина кажется лишь затишьем перед бурей. Отдельно стоит отметить, что весь спектакль идет в сопровождении голоса диктора Василия Реутова, зачитывающего рассказ вживую – размеренно и нарочито монотонно, как будто сама судьба зачитывает приговор.
Несмотря на то что пьесу условно поделили на главы, в плане сценического решения здесь нет чёткого разграничения эпизодов – все сцены перетекают одна в другую, словно длинный, беспокойный сон, подчиняющийся лишь своим законам логики и физики. Благодаря удивительной работе художников Стаса Свистуновича и Александра Шишкина, создавших динамичное, сюрреалистическое пространство, огромное помещение за секунды сужается до крошечной комнаты, почти осязаемо сдавливая героя, затем расширяется, подчеркивая его болезненное одиночество; знакомые грязно-жёлтые стены присутственных помещений сменяются яркими пятнами портьер и занавесок, оттеняющих акцентами монохромное действо. Выбеленная с сине-серыми переливами кожа героев, их тёмные костюмы и мастерски выстроенная работа со светом создают иллюзию чёрно-белого кино, усиливают ощущение иррациональности происходящего. Играет свою роль и проецируемый на экранах видеоряд, в котором трансляция спектакля смешивается с реальными видеозаписями, стирая границы между выдумкой и историей.
Всё это становится штрихами к картине, которая с каждой новой сценой тревожит всё сильнее, воздействуя на визуальные и аудиальные триггеры. Этот спектакль постоянно испытывает вас на прочность – сможете ли вы вынести напряжение? Сможете ли вы выслушать сказку про Великана, рассказанную мертвому ребенку? Сможете ли вы выдержать всю сцену на Канатной улице, во время которой хочется закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не слышать грохота, рыданий и оглушительных речей рабочего, дабы избежать неприятной правды, от которой удобнее отвернуться? Не все зрители оказываются готовы к тому, чтобы пройти вместе с губернатором его душевную пытку от начала и до логического завершения.
Отдельно стоит сказать и о самом губернаторе. Дмитрий Воробьев создает удивительно цельный образ разваливающегося на части человека, попавшего в огромную государственную машину, которая перемолола его душу. Его Петр Ильич берет полную ответственность за свои поступки, осознавая неизбежность суда человеческого и небесного, однако он всего лишь человек, – и зрителю открывается мятущаяся душа, со всеми её слабостями и страхами смелого и порядочного мужчины. Потрясающая актёрская игра Воробьева, складывающаяся из походки, манер, жестов на сцене и тонких нюансов мимики на больших видеоэкранах, приводит к тому, что, несмотря на всё сотворенное им, губернатора искренне жаль. Тем страшнее одна из самых сильных сцен спектакля – когда под грузом десятков анонимных писем Петр Ильич садится на стол и в полной тишине своего кабинета тихо и отчаянно произносит: “Придите ко мне, кто-нибудь. Пожалейте меня”.
Жалость зрителей вполне обоснована – Андреев и сам жалеет своего героя. Он, как и озвучивший его мысли в своем анонимном письме “рабочий”, ничуть не желает его смерти. Убивает губернатора не народ, а непреодолимое течение времени и событий. Могучий подаёт в этом финальном выстреле не народное отмщение, а необоримую вселенскую силу, которая огромным катящимся колесом наступает на старый мир. Только после этого долгожданного выстрела становится ясно, что он не избавляет от напряжения – это не развязка и не кульминация, это лишь очередной проходной момент, секунда в разгоняющемся ходе времени.
Вряд ли можно в полной мере присвоить спектаклю жанр “триллера” – это психологическая драма, трагедия отдельно взятой души в условиях исторической мясорубки. “Губернатор” – спектакль не о конфликте совести с долгом и даже не о революционном возмездии, а о том, как беспомощен человек перед неумолимым ходом судьбы, – и о том, как трудно с этим смириться.
